Исторические хроники с Николаем Сванидзе. Книга 2. 1934-1953

До войны эмигранта Вертинского слушали тайно. Вспоминает композитор Никита Богословский: "Его пластинки привозили контрабандою из-за границы и давали послушать. Давали с выбором — кому можно, кому нельзя. Потому что, если человек увлекался Вертинским, вообще могли посадить". После войны, после его возвращения, его пластинки в СССР по-прежнему не продают. Их выпускают и продают на Запад. На Западе кажется, что это признак новой жизни: многолетний эмигрант Александр Вертинский вернулся на родину и выступает с концертами. Он был так потрясен победой русских под Сталинградом, что обратился с просьбой о возвращении в СССР. И ему разрешили. И он поет на родине.

Вспоминает мхатовец Владлен Давыдов, в 1944-м студент школы-студии МХАТ: "Я был на одном из первых его концертов. Выходит человек в темно-синем фраке. Зал замирает. И он тихо, почти интимно объявляет: "Степь молдаванская". И начинается таинственное действо. Вертинский с того берега, из того мира. Из старой России, из Серебряного века. И мы его видим… Потом, правда, когда Вертинский уже пожил в нашей стране, на своей родине, объехал почти всю страну, у него появились иронические интонации: "Ведь вы не всерьез меня воспринимаете"".

Из письма Вертинского жене от 22 мая 1951 года: "Так, все хорошо. И кровать в номере ничего. И коньячку выпиваешь, и книжка интересная под рукой. Только холодно. Подмерзает искусство, которого я являюсь сеятелем. Нетопленые театры с полузамерзлыми зрителями — все это немножко напоминает музей восковых фигур. Я получаю сомнительное удовольствие от удовольствия зрителей, которые мимоходом послушали какой-то наивный бред о "красивых чувствах" и разошлись под шумок, покачивая головами и добродушно улыбаясь: "Есть же, мол, еще такие чудаки!" И пошли эти люди опять к своим примусам, авоськам и разговорам, завистливым, злобным и мелочным".

В более ранних письмах были другие ощущения.

Харьков, август 1945-го: "Принимали с треском, воем и воплями. Попробовал спеть песню о войне. Никто не аплодировал. Не хотят ничего слушать о войне. Зато все остальное на ура!"

А. Н. Вертинский с женой Лидией

Вертинский из Астрахани: "Во всем городе — ни куска мяса. Если хочешь суп — вари его из тяжелой индустрии".

Тяжелая послевоенная жизнь уведет из его залов измученную поисками еды публику. Интеллигенция останется с ним. В годы холодной войны концерты Вертинского будут создавать ощущение короткой вылазки за железный занавес.

К 1951 году он очень устал. "Больной, пою концерт и еле вытягиваю его. В магазинах пусто. Жрать нечего. Впрочем, это не важно. Я ничего не хочу. Буду обпевать точки. Поеду в Хабаровск. Потом на Сахалин. Потом опять в Хабаровск. Потом — Чита, Улан-Удэ".

Он вернулся из эмиграции из Шанхая с юной женой и четырехмесячной дочкой. Он старше жены на 34 года. Вторая дочка родилась у Вертинского уже в Москве. Вспоминает Лидия Вертинская: "Меня привели в родильную палату, уложили меня. Соседи узнали, что я жена Вертинского. Я лежала тихо, не стонала. По палате пошел ропот: "Мы третьи сутки лежим, мучаемся, а она приехала из-за границы и уже рожает как ни в чем не бывало". Подошла врачиха с блокнотом и устраивает допрос: "Кем были отец и мать? Где служили? Есть ли родственники за границей?" От этого допроса у меня усилились схватки. Подошла старший врач, шепнула: "Терпите, все кончится благополучно". Скоро родилась наша вторая дочь, Настенька".

А. Н. Вертинский с дочерьми Марианной и Анастасией

Новая жизнь, в которую Вертинский привез семью, тяжелая, непредсказуемая и очень дорогая. Он немолод. Его главная мысль — обеспечить будущее семьи. Его инструмент — его голос. Он концертирует постоянно. Столько, сколько есть здоровья и несмотря на здоровье.

"Я мужчина и могу спать на твердых кроватях, и не мыться неделями, и есть что попало, — я привык ко всему и умею молчать и курить, когда ничего исправить нельзя. Моя жизнь — борьба за деньги, за будущее твое, и детей, и мое. И я не такой уж неврастеник, как ты думаешь", — это из письма Вертинского жене, от 12 июля 1946 года.

Он ездит с концертами по стране вдоль и поперек. По 24 концерта в месяц. Его жена Лидия Вертинская пишет: "В Шанхае он был здоровым, бодрым и жизнерадостным человеком. Здесь Гастрольбюро его жестко эксплуатирует, и он начал сдавать", Гастрольбюро отбирает львиную долю его заработка. Он зовет свои вечные гастроли "ледяным походом". Да, он передвигается по стране, поет, несмотря на морозы и нетопленые провинциальные залы. Но дело не только в этом. Для Вертинского естественна параллель с другим трагическим "ледяным походом", предпринятым разутой и оборванной белой Добровольческой армией Корнилова, Деникина, Маркова в 1918 году в отчаянной попытке вернуть Россию и вернуться в Россию. В СССР о том "ледяном походе" никто уже не помнит и не знает. Он существует только в исторической памяти русской эмиграции. Вертинский извлек слова "ледяной поход" именно из этой памяти.