Исторические мемуары об Императоре Александре и его дворе

Государь простился со мной на балу; он уезжал на следующий день рано утром. Я сговорилась с несколькими моими приятельницами, с графиней Лопасинской и графиней Платер, чтобы быть на бульваре при его проезде. Государь всегда путешествовал в открытой коляске; он нас узнал и, смеясь, поклонился нам. Он отправлялся тогда на конгресс в Верону, где у него состоялись очень важные переговоры с г-дами Монморанси и Шатобрианом. Тот и другой были достойны узнать и оценить государя, и оба возвратились в Париж в восторге от его ума, изящества и в особенности от его благородного образа мыслей. В частности, г-н Монморанси доказал ему свою преданность, вышедши из министерства, когда оказалось невозможным выполнить представленные ему Александром идеи и план действий, которые разум его не мог не одобрить. Государь, возвращаясь из Вероны и проезжая через Варшаву, соблаговолил посетить мою мать и долго беседовал с ней о достоинствах г-д Монморанси и Шатобриана. Он поручил моей матери передать мне свой привет и прибавил по моему адресу милое слово, которое я хотела бы заслужить и которое, без сомнения, было более любезно, чем верно: «Нельзя видеть ее и не полюбить».

На Веронском конгрессе Александр предложил французскому правительству отправить на собственный счет русское войско на помощь Испании, без участия Франции Предложение это, само по себе столь великодушное, посеяло великую смуту во Франции и в особенности в Париже. Слабая и робкая партия, во главе которой стал г-н Талейран и которая заседала в Сен-Жерменском предместье, высказалась в том смысле, что надо, не колеблясь, принять это предложение, что большое счастье, что русский император со гласен взять на себя столь опасное для Франции предприятие. Талейран произнес речь, в которой доказывал, что Испания уже однажды сыграла роковую роль по отношению к Франции; что он в то время предупредил правительство и предсказал ему роковые последствия войны на Пиренейском полуострове, и он считает долгом напомнить это при настоящих обстоятельствах. Со своей стороны герцог Фитп Джемс, один из выдающихся ораторов палаты пэров, выступил против этой речи, которую он пытался опровергнуть.

Более сильная и смелая партия объявила, и не без основания, что допустить вмешательство посторонней державы в дела Испании, являвшиеся для Франции семейными делами, — это значит наложить неизгладимое пятно на честь французов. Этот важный вопрос обсуждался во всех салонах Парижа, и я при этом слышала, как несколько молодых и красивых дам высказывались по этому поводу с таким же красноречием, как и истинным патриотизмом. Наконец, Людовик XVIII разрешил вопрос со свойственной ему мудростью: он сумел сочетать честь Франции и своей короны с сохранением мира в государстве, выказав благородное доверие доблести и верности своих войск и поставив во главе их принца, которому суждено было прибавить новые лавры к тем, которые заслужили его предки. По отношению к военным успехам читатель знает, насколько события оправдали и даже превзошли надежды французов и ожидания Европы.

ГЛАВА XXVI Болезнь государя. Поездка автора мемуаров в С.-Петербург. Описание этого города и его окрестностей

Император Александр, который всегда пользовался прекрасным здоровьем, опасно заболел зимой 1824 г. Семейные огорчения, неприятности, быть может, преувеличенные его чрезвычайной чувствительностью, к которым присоединилась простуда, — все это внезапно вызвало сильную болезнь, естественно, возбудившую тревогу в августейшей семье и во всей столице. За последнее время государь стал часто удаляться, даже зимой, в свою любимую резиденцию в Царском Селе. Он вызывал к себе министров и вел очень уединенный образ жизни, без всяких других развлечений, кроме длинных прогулок по парку, простирающемуся на две-три версты.

Однажды (это было во время бракосочетания Его Императорского Высочества Великого князя Михаила), после особенно длинной прогулки в одиночестве, государь вернулся во дворец продрогший и велел принести обед в свою спальню. Но он не был в состоянии есть, и вскоре на ноге его открылась рожа, которая распространилась со страшной быстротой; затем сделалась лихорадка с бредом и воспалением мозга. Государя тотчас перевезли в крытых санях в Петербург, где консилиум докторов, опасаясь начинавшейся гангрены, высказался за отнятие у государя ноги. Но так как прописанные лекарства произвели желанное действие, доктора удовольствовались тем, что поставили дренаж; благодаря своему прекрасному здоровью государь вскоре стал выздоравливать.

В первый раз, когда император после своей болезни показался на улицах Петербурга, народ везде при его проезде становился на колени, трогательным образом проявляя свою чрезвычайную радость и благодаря Небо, сохранившее ему отца.