Одним краем город примыкал к реке Дону. В половодье вода заливала улицы и площади. На базаре торговали на лодках, по улицам ездили на лодках. Дома стояли на высоких столбах, и вдоль них были устроены узкие проходы с перилами на столбиках. В домах была сырость. Во время весенних бурь сообщение с правой, нагорной стороной прекращалось, и посланцам, едущим на Кавказ и с Кавказа, приходилось днями дожидаться в Черкасске или в Аксайской, когда вода спадет и буря утихнет.
Повидавшие Петербург и заграничные города казаки подумывали о переносе столицы в другое место и об устройстве настоящего города с широкими улицами и проспектами, с бульварами и садами. Но и атаманы и старшины чувствовали, как крепко за двести с лишним лет привязались Донцы к своему старому Черкасску.
Назначенный после смерти атамана Орлова, 30-го июля 1801-го года, войсковым атаманом Матвей Иванович Платов сейчас же приступил к улучшению Черкасска. В 1802 году в Войско был прислан инженерный подполковник де Романо, которому было поручено поднять город, построить вокруг него насыпь для защиты от воды, прорыть каналы для спуска лишних вод.
Начали работы с засыпки вонючих озер. Жители подняли ропот. Им далеко было носить отбросы, и негде было откармливать уток. Де Романо составил план перестройки города — жители не хотели сносить свои курени и разрушать веками стоящие дворы. Расчистка донских протоков и прорытие каналов стоили больших денег, и работы подвигались очень медленно.
Платов решил избрать другое место для столицы и построить там казенные здания, чем побудить казаков переселяться на новые места.
Государь Александр I одобрил решение атамана, и в 1804-м году для выбора места и разбивки улиц и площадей был прислан из Петербурга инженерный генерал де Волант. От войска было избрано 12 депутатов во главе с атаманом.
Подходящими местами были признаны: — Аксайская станица — лучше некуда: — высокая, просторная гора полого спускается к Дону. За Доном обширный луг с лесом, озерами, протоками и речками. Дон тут широк и глубок. Переселение удобное — дома и имущество можно сплавить водою на баржах. Не хуже стольного града Киева стала бы новая столица Донского войска. Всем это место очень понравилось.
Смотрели еще Черкасские горы — на ветру и на юру, неуютное место — ни воды, ни реки, ни леса…
Лучше Аксайской не было места.
В ту пору крепка и велика была власть атамана. Никто из атаманов не считался с войсковой канцелярией и ее асессорами, смотрел на нее, как на свой исполнительный орган. В войско от пеней, от торговых казаков, от налогов, от продажи войсковых земель поступали большие деньги. Атаманы распоряжались ими безотчетно. От этого и власть их была велика. Сказал кто-нибудь грубое слово атаману — без всякого разговора: «Секи его»! — и потащат в «тюгулевку», и высекут за милую душу: «Не груби атаману». Не угодил чем-нибудь казак атаману: «На линию на две перемены!» — и пошел казак на Кубань, или в Грузию на восемь долгих лет. Выдумал атаман устроить праздник, или скачки, которые в ту пору были на Дону любимым развлечением, нужны деньги для того: «Взять из войсковых сумм, сколько нужно»!..
Матвей Иванович Платов и того более чувствовал себя полновластным. У него были связи в Петербурге. Собственноручно, своеобразным языком писал Матвей Иванович письма вдовствующей Государыне Марии Феодоровне и самому Императору Александру I, очень благоволившему к умному храброму Донцу. Платов знал, что в Петербурге примут и утвердят всякий его доклад.
Платов сказал: «Поставить столицу на Черкасских горах»…
Казак до мозга костей, суровый воин Платов горячо любил свой Тихий Дон и Донцов, но видел их благополучие и благоденствие не в самостоятельности, не в самоуправстве Круга, где избивали и убивали царских послов, но в военной казачьей славе. Испытавший с Суворовым величайшую сладость побед, выученик Суворова, Платов скорбел, видя, как гражданская жизнь, торговля, земное благополучие, казачья «домашнесть» заедают казака.
Глядя на богато убранные курени, обставленные заграничной утварью казачьими офицерами, вернувшимися из походов, глядя на бархатом и шелком крытые кресла и диваны, на венецианские зеркала и флорентийский хрусталь, Платов постоянно повторял:
— Мы не рождены ходить по паркетам, да сидеть на бархатных подушках; так можно вовсе забыть родное ремесло. Наше дело ходить по полю, по болотам, а сидеть в шалашах, или, еще лучше, под открытым небом, чтобы и зной солнечный, и всякая непогода не были в тягость. Так и будешь всегда донским казаком. Всякое дело тогда и хорошо, пока всегда с ним, а то ты от него на вершок, а оно от тебя на аршин, и так и пойдете вы врозь: — хорош будет толк!