Исторические очерки Дона

Свадебный обряд стал мягче. Уже не на площади среди гуляк казаков совершался он, но в станичной избе, где в красном углу стояли образа и теплились лампады и свечи. Туда и приходили атаман, родители и родичи жениха и невесты. Жених, принаряженный, являлся туда с невестой, тоже одетой в лучшее платье. Они молились перед образами, кланялись в пояс на четыре стороны собравшимся, потом жених кланялся невесте и говорил:

— Ты, скить, Настасья, будь мне жена.[1]

Невеста становилась на колени, кланялась жениху в ноги и, поднявшись, отвечала:

— А ты, скить, Гаврила, будь мне муж.

После этого жених целовался с невестой и все присутствующие их поздравляли.

В случае, если брак был неудачен, муж приводил жену в станичную избу и говорил:

— Вот, скить, честная станица, она мне не жена и я ей не муж. Почти всегда отказанную кто-либо из присутствующих прикрывал полою кафтана и тут же брал ее в жены.

Когда в станицу приезжал священник, все, кто раньше не был обвенчан по-церковному, венчался у него, и это была гордость казачки завершить брак в станичной избе церковным обрядом.

До конца XVI века охотников жениться среди казаков было немного. Свободнее, вольготнее чувствовал себя казак без жены. Жена — обуза. Говорит, рассказывает о том казачья старая песня:

«Как со славной, со восточной со сторонушки
Протекала быстрая речушка, славный тихий Дон;
Он прорыл, прокопал, младец, горы крутые,
А по правую по сторонушку — леса темные,
Как да по левую сторонушку — леса темные,
По Дону-то все живут, братцы,
Донские казаки, люди вольные,
Люди вольные живут, братцы, Донские казаки,
Донские казаки живут, братцы, все охотнички.
Собирались казаки — други во единый круг,
Они стали меж собою, да все дуван делить.
Как на первый-то пай они клали пятьсот рублей
На другой-то пай они клали всею тысячу,
А на третий становили красную девицу.
Доставалась красная девица доброму молодцу.
Как растужится, расплачется добрый молодец: —
— Голова-ль ты моя головушка, несчастливая.
Ко бою ли, ко батальице ты не первая,
На паю-то, на дуване, ты последняя,
Как возговорит красна девица доброму молодцу:
„Ах не плачь ты, не тужи, удал, добрый молодец;
Я сотку тебе шелков ковер в пятьсот рублей,
А другой ковер и сотку тебе во всю тысячу,
А третий я сотку ковер, что и сметы нет…“»

Казачка оправдала себя не только сотканными коврами, созданным ею уютом степного казачьего быта, но, выросшая в казачьем военном стане, сама в нем дисциплинированная и строго одна блюла себя.

— Не замай!.. Не лезь, пока не спрашивают. А то знаешь!!

Сильная, сноровистая, годная на всякую работу она стала вровень с казаком. Уйдет казак в морской или степной поиск — казачка останется в его курене, за всем присмотрит, все соблюдет, а, если нападет в ту пору татарин на казачью станицу, возьмет и она рушницу или лук и стрелы и пойдет с оставшимися казаками оборонять и ни в чем не уступит казакам. Своего не отдаст дурно.

Из поколения в поколение она воспитывала своих детей, как казаков, внушила им веру в Бога и любовь к родному краю. Века прошли — не изменилась казачка, не забыла заветов отцовских и материнских. Граф Л. Н. Толстой в бесподобной своей повести «Казаки», описывающей жизнь Терских, Гребенских казаков в пору завоевания Кавказа дает прелестный облик Марьянки. В романе М. А. Шолохова «Тихий Дон» перед нами казачки уже теперешних, жестких и смутных времен, и какая прелесть они все, каждая в своем роде!.. Да разве это не казачки в советском аду вырастили настоящих казаков, любящих свое войско, верующих в Бога, неустрашимых и твердых. В тяжком изгнании, в соблазне европейских городов казачка соблюла казака эмигранта, любящего Родину — Тихий Дон, вольную Кубань, бурный Терек, сибирские просторы, равнины Уральских и Оренбургских степей, пустыни и горы Семиречья.