Исторические очерки состояния Византийско–восточной церкви от конца XI до середины XV века От начала Крестовых походов до падения Константинополя в 1453 г.

Но мы забежали вперед. Расскажем, как было дело, по порядку. Когда Константину XI, по смерти его брата Иоанна Палеолога, достался византийский престол, в это время его не было в столице, он находился в отдаленной Морее. Два знатных депутата возложили в Спарте императорскую корону на голову Константина. Вскоре затем он отплыл из Морей, насладился радостными приветствиями своих подданных, отпраздновал свое вступление на престол различными увеселениями и своими щедрыми, но вошедшими в обычай, подарками довел до истощения и без того уже крайне бедную государственную казну.[1098] Константин был бездетным вдовцом и первой его заботой был выбор супруги. Последний из византийских императоров, разумеется, не ожидал того государственного несчастья, которое пришлось пережить ему и счел за нужное позаботиться о продолжении своего царственного рода. Ему предложили было в супруги дочь венецианского дожа, но византийская аристократия отвергла это предложение. Для византийской гордости казалось непозволительным, унизительным делом — породниться наследственному византийскому монарху с каким-то дожем, как лицом, Получившим власть по народному голосованию. Впоследствии византийцам пришлось очень горько раскаяться в этом поступке: глава могущественной республики мог быть очень не бесполезен Византии в ее борьбе с турками;[1099] но византийская знать, очевидно, не была дальнозорка, не видела приближающейся беды. После того как не состоялось бракосочетания Константина с дочерью Дожа, решено было снарядить посольство и отправить его в чужие страны искать достойную невесту венчанному монарху. Рассказ о всех действиях этого посольства можно было бы счесть или злой Насмешкой, или непозволительной выдумкой, если бы строгая История не подтверждала до последних мелочей достоверности фактов. Во главе посольства стоял византийский сановник Франца,[1100] или Францис, историк последних дней Византии, в качестве уполномоченного от жениха; на пышную обстановку посольства были издержаны последние крохи от тех богатств и роскоши, которыми некогда славилась столица Востока. Многочисленная свита Франца состояла из знати и гвардейцев, из лекарей и монахов, его сопровождали хоры инструментальной и вокальной музыки. Обстановка по своей пестроте совершенно театральная. Эта дорого стоившая поездка длилась более двух лет. Посольство ехало с музыкой — и тем возбуждало восторг и изумление деревенщины, особенно в Иверии, или Грузии.[1101] Но подобного рода дешевый эффект, повидимому, входил в программу византийской миссии. Сначала казалось, что недолго придется слоняться послам по Востоку. Скоро они отыскали то, чего так ревностно искали. Около этого времени (в 1451 г.) умер турецкий султан Амурат;[1102] между вдовами этого последнего была дочь сербского короля[1103] Мария. Она была христианка, обладала личными достоинствами и даже красотой, хотя и увядшей. Достойная невеста императора Константина давно уже переступила пределы не только молодости, но и цветущего возраста. Вдовствующая султанша имела что-то около 50–и лет. Года почтенные, но послы рассудили: хотя Марии и около 50–и лет, но она могла (!) еще дать империи наследника престола. Это сватовство так необычайно, что едва ли подобное встретишь где-либо, кроме опереттки. Жених — византийский христианский император, жаждущий иметь потомство, и рядом с ним — пятидесятилетняя невеста, вдова турецкого султана. Неизвестно, состоялся ли бы в действительности этот удивительный брак, если бы не встретилось неожиданного препятствия: вдовствующая султанша объявила, что она идет в монастырь и там хочет окончить дни свои.[1104] Тогда посольству ничего не оставалось делать, как продолжать поиски невесты для своего монарха. Выбор послов окончательно падает на дочь грузинского царя.[1105] Одной из выгодных сторон того нового сватовства было то, что грузинский царь, кроме руки своей дочери, предлагал еще приданое в 56 ООО золотых монет; а это для обедневшего византийского императора казалось очень заманчивым. Константин дал свое согласие на брак,[1106] и, конечно, брак состоялся бы, ежели бы не наступило тяжелого времени, когда о радостных событиях вроде браков и мысли не могло быть.