Исторические портреты. 1762-1917. Екатерина II — Николай II

И все— таки, несмотря на леность, отсутствие глубокого внутреннего интереса к учебе, кругозор наследника расширялся, знания накапливались, он взрослел, начинал задумываться над серьезными вопросами. 24 февраля 1832 г. в дневнике запись: «Я до сих пор еще ни к какой науке не показывал особенной страсти, постараюсь, чтоб она во мне открылась к истории, ибо я вижу, сколько сия наука впоследствии мне будет полезна». Такое заключение сделано, видимо, не без воздействия Жуковского, который считал, что «история из всех наук самая важнейшая, важнее философии, ибо в ней заключена лучшая философия, то есть практическая, следовательно, полезная», что «сокровищница просвещения царского есть история, наставляющая опытами прошедшего или объясняющая настоящее и предсказывающая будущее. Она знакомит государя с нуждами его страны и его века. Она должна быть главною наукою наследника престола». История преподавалась всеобщая и отечественная, с древнейших времен до современности, учителя часто прибегали к сравнительно-историческому методу, так что события российской истории рассматривались синхронно с происходящими в Европе и на Востоке, Жуковский учил составлять таблицы. Наследник вел свою «историческую тетрадь». Среди изучавшихся тем мелькают и такие, знание которых будет практически необходимо в предстоящей государственной деятельности, например, «История славянских народов и турок», «Распространение России» и т. д. В 1830 г. М. М. Сперанский подарил наследнику составленное под его руководством Полное собрание законов Российской империи в 44 томах. Николай I часто дарил сыну в день рождения, именин или в связи с каким-то другим поводом книги по истории. История в императорской семье была в почете.

Однако в значительно большей степени Николая I, в отличие от воспитателей и учителей, беспокоило обучение своего наследника военным наукам и военному делу. С удивительной прозорливостью Жуковский, только что приступив к обязанностям наставника, понял грозящую его целям и его питомцу опасность. Он излил свою тревогу и свое смятение в глубоко искреннем письме к императрице-матери. Он писал 2 (14) октября 1826 г. из Дрездена, только что завершив составление своего «Плана учения» наследника: «Я в газетах прочитал описание развода, на котором наш маленький великий князь явился верхом и пр. Эпизод, государыня, совершенно излишний в прекрасной поэме, над которой мы трудимся. Ради Бога, чтобы в будущем не было подобных сцен. Конечно, зрители должны были восхищаться появлением прелестного младенца; но какое же ощущение произвело подобное явление на его разум? Не понуждают ли его этим выдти преждевременно из круга детства? Не подвергается ли он опасности почитать себя уже человеком? Все равно если бы восьмилетнюю девочку стали обучать всем хитростям кокетства! К тому же эти воинственные игрушки не испортят ли в нем того, что должно быть первым его назначением. Должен ли он быть только военным, действовать в сжатом горизонте генерала? Когда будем смотреть с уважением на истинные нужды народа, на законы, просвещение, нравственность! Государыня, простите моим восклицаниям; но страсть к военному ремеслу стесняет его душу: он привыкнет видеть в народе только полк, в отечестве — казарму. Мы видели плоды этого: армии не составляют могущества государства. Если царь занят одним устройством войска, то оно годится только на то, чтобы произвести 14-е декабря. Не думайте, государыня, что я говорю лишнее, восставая с таким жаром против незначащего, по-видимому, события. Нет, государыня, не лишнее! Никакие правила, проповедуемые учителями в классах, не могут уравновеситься с впечатлениями ежедневной жизни». И в «Плане учения» Жуковский провозгласил: «Истинное могущество государства не в числе его воинов, а в благоденствии народа».

Спустя три года сам военный воспитатель Мердер подтвердит тревоги Жуковского. «Желал бы убедиться, — отметит он в своих „Записках“, — что частые появления его высочества на парадах, видя, что из парада делают государственное дело, не будут иметь на него дурных последствий: легко может придти ему мысль, что это действительно дело государственное и он может ему поверить». Но жизнь убеждала в другом.

Александр с детства полюбил бесконечные смотры, парады, военные праздники, военные игры со сверстниками, в которых часто принимал участие Николай I и его брат, великий князь Михаил Павлович (также другие члены императорской семьи), и пронес это увлечение через всю жизнь. И если Николай I иногда проявлял тревогу по поводу излишнего увлечения сына парадной стороной военного дела, то по совершенно иным мотивам, чем его воспитатели. В 1832 г. он выговаривал Мердеру: «Я заметил, что Александр показывает вообще мало усердия к военным наукам; я хочу, чтобы он знал, что я буду непреклонен, если замечу в нем нерадивость по этим предметам; он должен быть военным в душе (курсив мой. — Л. 3.), без чего он будет потерян в нашем веке; мне казалось, — продолжал государь, — что он любит только мелочные подробности военного дела».