Исторические портреты. 1762-1917. Екатерина II — Николай II

Александр III, неплохо разбиравшийся в людях, постоянно сетовал на недостаток личностей честных, правдивых и светлых, считая их для своей эпохи «огромной редкостью». «А пожалуй, и есть, — иронизировал он, — да из ложного стыда скрываются». Александр Александрович вряд ли мог узреть в Толстом светлую личность. Соглашаясь с Победоносцевым, что у Толстого «громадные недостатки», он остановил на нем выбор, имея в виду прежде всего пригодность для проведения курса на «обновление России», предусматривавшего натиск на реформы 60-х годов, колебавшие устои самодержавия. И надо сказать, что император не разочаровался в своем избраннике. При всем карьеризме и своекорыстии, Толстой руководствовался в первую очередь интересами власти. Личность это была по-своему цельная, по убеждениям монолитная и на фоне ближайшего окружения Александра III казалась крупной и значительной. Смерть в 1889 г. министра внутренних дел император воспринял тяжело. «Потеря гр. Толстого для меня страшный удар, и я глубоко скорблю и расстроен», — делился он переживаниями с Победоносцевым. И то же записал в дневнике: «Скончался бедный гр Толстой. Страшная потеря. Грустно»

Грустить было о чем. Таких, кто, подобно Толстому, был «тверд в мнении и решителен в мерах», все меньше оказывалось в поле зрения царя. Назначенный на место Толстого И. Н. Дурново уступал ему не только в твердости и решительности, но и в уме и образовании. Однако, занимая должность товарища министра внутренних дел, он прошел выучку Толстого, это и определило выбор Александра III.

Уволив либеральных министров и призвав к управлению надежного соратника, царь наконец решается на коронацию. Откладывать ее далее было невозможно: в истории династии правление некоронованного самодержца более двух лет по восшествии на престол — случай беспрецедентный, своего рода свидетельство глубокого кризиса власти.

Манифест, назначавший коронацию на май 1883 г., был объявлен 1 января. В конце 1882 г. правительство через посредников предпринимает переговоры с «Народной волей», дабы обеспечить безопасное и спокойное течение предстоящих торжеств. Однако в результате массовых арестов и «откровенных показаний» ряда революционеров становится ясно, что продолжать борьбу народовольцы не в состоянии, и переговоры с ними прерываются. В феврале 1883 г. была схвачена полицией В. Н. Фигнер — последний член ИК «Народной воли» первого состава, остававшийся на свободе. «Слава Богу! Эта ужасная женщина арестована!» — воскликнул царь при этом известии, как рассказывали позднее Вере Николаевне. Она вспоминает, как А. Ф. Добржинский (товарищ прокурора Петербургской судебной палаты), перебирая ее снимки, о особым ударением сказал прокурору Н. В. Муравьеву: «Надо выбрать хороший: вы знаете для кого». Рассматривая фотографию народоволки, гордое и горькое выражение ее красивого лица, Александр III уже знал, что в революционной организации не осталось ни деятелей подобного масштаба, ни прежнего энтузиазма и решимости в борьбе.

Но уверенности в безопасности в собственной стране у самодержца по-прежнему не было: в Москву на коронацию он ехал, тщательно скрывая от подданных время выезда и «ощетинив свой путь часовыми». В первопрестольной столице полицейские меры предосторожности были приняты «и самые мелкие, и самые крайние, но достаточно маскированные». Так, «массы» народа, заполнившие Кремль, большей частью были набраны полицией.

Разумеется, допуск на церемонию коронации в Успенский собор в Кремле был ограничен — его удостоились лишь представители высшего чиновничества и аристократии.

В частности, Министерство двора отказало в приглашении на торжество М. Н. Каткову: ни по происхождению, ни по социальному положению этот ярый защитник сословных привилегий не мог присутствовать среди родовой знати царской свиты и иностранных послов. В письме к царю он униженно добивался этой милости, доказывая, что «достоинство знамени», которому он служит, делает его присутствие на «священной коронации» необходимым.

Зато Победоносцев мог быть доволен — на коронации он оказался в ближайшем окружении царя. В письме к А. Г. Достоевской, вдове писателя, он назвал эти майские дни 1883 г. в Москве «поэмой коронования». Выражение показалось ему удачным: он повторил его в ряде писем, в том числе и к царю. С упоением описывает он проявления «всенародной любви» к императору на московских улицах. Константин Петрович искренен в своем пафосе, но нельзя не отметить, сколь произвольные манипуляции с понятием «народ» он себе позволяет. Грандиозное шествие, в которое превратились похороны Ф. М. Достоевского, в восприятии Победоносцева было толпой, оскорблявшей его в самых святых чувствах. А вот толпу, заполнившую московские улицы в дни коронации, он именовал народом, выражавшим «истинно национальные свои черты».