Исторические портреты

Казалось, успех штурма заранее обеспечен, но Ян Потоцкий пустил в дело все средства своего осадного арсенала. Город подвергся жесточайшей бомбардировке. Авраамиевские ворота были проломлены, сильно пострадала и примыкавшая к ним стена. Осадные пушки обрушили ядра на земляной вал за проломом, прокладывая дорогу своей пехоте. У Крылошевских ворот со стороны Днепра была взорвана пороховая мина, тоже разрушившая стену.

Ночью 3 июня 1611 года интервенты начали общий штурм.

В проломленные Авраамиевские ворота ворвались гусары и казаки под командованием самого Яна Потоцкого. В пролом у Крылошевских ворот вошли пехотные роты пана Дорогостайского. В город, истребляя немногочисленные заставы смолян, вливались отряды гетмана Яна Сапеги, немецкая пехота. По многочисленным лестницам, в темноте, стараясь не привлекать внимания смолян, поднимались в разных местах на стены отряды казаков, тихо проникали в городские улицы.

Смоленские ратники, отбиваясь из последних сил, сходились к Мономахову собору, чтобы укрыться за его каменными стенами. Отдельные очаги сопротивления ещё долго гремели выстрелами — последние защитники Смоленска дорого продавали свои жизни. Один из таких очагов возглавил воевода Михаил Шеин, который запёрся с пятнадцатью ратниками и семьёй в Коломенской (позднее названной Шеиновской) башне на западной стене города.

Смоленск, два года державший под своими стенами всю королевскую армию, пал...

Трудно восстановить Цельную картину ночного боя, даже непосредственные участники и современники допускали в своих описаниях много разночтений и противоречий, порой встречалось и намеренное умалчивание, но всё же в совокупности они воссоздают трагедию Смоленска, отчаянный героизм его защитников.

Обратимся к этим описаниям — они ведь подлинные документы эпохи и потому, наверное, более интересны, чем красочные живописания позднейших литераторов.

В записках гетмана Жолкевского последний штурм Смоленска представлен таким образом.

Король Сигизмунд III решил «попытать счастья, ибо передававшиеся из крепости извещали, что уже весьма мало осталось людей, способных к защите, что одни вымерли, а другие удручены болезнями. На валах, где прежде было множество людей, теперь, по причине недостатка их, видно было уже не много стражи; как после говорил и сам Шеин, что не оставалось всего на всё и двухсот человек, годных к обороне».

Что ж, здесь гетман пишет правду, именно так и было, и дальнейший рассказ о взятии Смоленска только подтверждает почти полное отсутствие живой силы у обороняющихся:

«В полночь Каменецкий приступил с своей стороны к стене, и потихоньку влезли на оную посредством лестниц, влез и сам Каменецкий, на стене не было кому и приметить их; и когда уже взошло наших большое количество и стали расходиться по стенам и башням, тогда показалось только малое число московитян при воротах Авраамовских; они же хотели было защищаться, но, увидев большое число наших, бросились бежать вниз.

Немецкая пехота с своей стороны влезла также на валы почти в одно и то же время, но там, в недалёком расстоянии, находился сам Шеин с несколькими десятками человек, как бы между пробитою стеною, чрез которую влезли немцы, и приметив их, начали перестреливаться с ними. Но услышав пальбу в той стороне, где был Каменецкий, пришёл в беспокойство и поспешил зажечь порох, подложенный под помянутый свод. И в самом деле зажжённый им порох взорвал большой кусок стены, так что проломом сим открылся довольно удобный вход в крепость, которым и воспользовался маршал с теми, кои при нём находились. Таким образом Смоленск был завоёван обратно...»

Здесь гетман допускает явную неточность, приписывая взрыв стены воеводе Шеину. По некоторым данным, мина была заложена уже упоминавшимся ранее «петардщиком» паном Новодворским.

Взрыв каменного собора, о котором пойдёт речь дальше, гетман приписывает пожару, охватившему город. «Огонь достигнул до запасов пороха (коего достаточно было бы на несколько лет), который произвёл чрезвычайное действие: взорвана была половина огромной церкви (при которой имел пребывание архиепископ), с собравшимися в неё людьми, которых даже неизвестно куда девались разбросанные остатки, и как бы с дымом улетели».

Гетман Жолкевский умалчивает о настоящей причине взрыва, но всё-таки отдаёт должное героизму и самопожертвованию последних защитников Смоленска, которые предпочли смерть плену: «Когда огонь распространился, многие из московитян, подобно как и в Москве, добровольно бросились в пламя за православную, говорили они, веру...»