Исторические портреты

Залпы взаимных салютов разорвали утреннюю тишину Новоархангельского рейда в Русской Америке. «Крейсеру» отвечали крепость и шлюп «Апполон» на рейде.

На берег свезли всё имущество и оборудование. Начали окуривать судно, избавляясь от крыс. Команда жила на берегу в палатках. Матросы очищали от камней землю на одном из островов под огород, надо было помочь малочисленным жителям Новоархангельска.

После окуривания перевезли на корабль имущество, и команда начала переселяться. И опять на глазах Нахимова разразилась драма. Экипаж взбунтовался, люди отказывались переходить на корабль, пока не уберут Кадьяна. И вновь Лазарев сумел утихомирить матросов.

В тот же день с глазу на глаз он дал ясно понять Кадьяну, что его служба далее на «Крейсере» невозможна. По его настоятельному «совету», Кадьян подал рапорт с просьбой списать его с фрегата по болезни. Сразу стали заметны перемены в настроении экипажа.

«С удалением Кадьяна все вздохнули свободнее, как бы освободясь от какого-то кошмара. Исчезли сплетни, интриги, неприятные сцены; команда работала отлично, вела себя безупречно».

Корабли начали готовиться к переходу и через неделю отправились в Калифорнию за хлебом.

Неприветливо встретил моряков осенний океан. К вечеру разыгрался шторм. Ночью ветер достиг ураганной силы. Паруса трещали и лопались под его напором. Гигантские волны закрывали огни фальшфейера «Ладоги», которые скоро исчезли в кромешной тьме. Целую неделю не утихал шторм.

«Крейсер», сильно накренившись, нёс полные паруса. На вахту заступил Завалишин, а через полчаса к нему — Нахимов.

   — Соскучился по доброму ветру, — улыбаясь, проговорил он. Закинув голову, придирчиво осмотрел паруса, снасти. — Барометр нынче упал довольно, быть буре. — Завалишин только что записал метеорологические наблюдения.

Прохаживаясь на шканцах, они делились впечатлениями о стоянке в Новоархангельске.

   — Человек за бортом! — донёсся вдруг громкий крик с бака.

В воду сорвался с рея матрос Давыд Егоров.

   — Право руль на борт! Справа грота-булинь отдать!

«Крейсер», пробежав два-три кабельтова, теряя ход, приводился к ветру. Штормовые волны сильно раскачивали его.

В ту же минуту Завалишин послал в шлюпку на левый борт первых попавшихся матросов.

   — Павел Степанович! — Завалишин понимал, что он не вправе приказывать: на баке для этой цели подвахтенный мичман, а Нахимов здесь случайно. — Отправляйся с ними!

Спустя мгновение Нахимов был в шлюпке. Спускать её на такой качке было бессмысленно: разобьёт в щепки. Улучшив момент, когда фрегат едва не черпнул бортом, Нахимов скомандовал:

   — Руби тали!

Шлюпка полетела вниз, матросы с ходу отошли от борта. Матрос на салинге красным флажком отмахивал в сторону кормы, где едва-едва виднелась голова упавшего за борт.

   — Стало быть, — докладывал боцман Лазареву, — канонир Давыдка Егоров на левых фор-русленях юнферс раскручивал, видать, волной сшибло, а может, соскользнул. Однако успели ему лестницу сбросить.

Тем временем шлюпка, скрываясь за огромными волнами, едва виднелась; матрос вдруг исчез в пучине, видимо, схватила судорога.

Лазарев сосредоточенно всматривался в бушующий океан, временами вскидывая голову вверх. Два матроса и унтер-офицер на раскачивающихся салингах до боли в глазах всматривались в горизонт. Прошёл час-другой, шлюпка не показывалась. Постепенно сумеречная мгла опускалась над бунтующим океаном.

   — Шлюпка по корме! — радостно закричал унтер-офицер[32] на грот салинге.

Гигантские волны зыби и крепкий порывистый ветер сильно раскачивали фрегат. Сквозь плотно прикрытые порты орудий заливалась вода на батарейную палубу. Подойти на такой волне к борту — значит наверняка погубить не только шлюпку, но и гребцов.

Лазарев приказал спустить за борт матросские койки, чтобы смягчить удар и выбросить матросам концы на случай, если шлюпку разобьёт. Заложили тали и, выждав мгновение, когда фрегат начал наклоняться в сторону шлюпки, быстро выбрали тали, но не успели поднять шлюпку. Набежавшая волна ударила её о борт и разнесла в щепки. Матросы успели схватиться за концы, и их вытянули на палубу. Огорчённые, насквозь промокшие, стояли они перед командиром. Нахимов виновато развёл руками. Но взволнованный Лазарев положил ему руку на плечо:

   — Молодцы, братцы, ради жизни товарища себя не жалели.

По приходе в Сан-Франциско он отметил благородство и мужество своих подчинённых и сообщил в Адмиралтейств-коллегию: