Исторические шахматы Украины

К сожалению, здесь Нарежного снова ждала неудача. В Вольном обществе любителей российской словесности посчитали произведение недостаточно художественным и содержащим неприличные шутки «насчет религии и самодержавной власти». Если с претензиями первого плана можно соглашаться или не соглашаться («На вкус и цвет товарищей нет», – гласит народная мудрость), то политические обвинения явно являлись несостоятельными. Они опровергаются простым фактом: практически запрещенный в либеральное царствование Александра I роман был спокойно пропущен цензурой в печать при гораздо более строгом (но и более справедливом) императоре Николае I.

Правда, произошло это уже после смерти писателя. А тогда, на заседании Вольного общества любителей российской словесности, он, надо полагать, пережил немало неприятных минут.

Последние годы

Но теперь Василий Трофимович уже умел держать удар. Он не опустил рук даже на короткое время. Разорвав связи с «любителями российской словесности», Нарежный энергично продолжил литературные занятия. Словно чувствуя приближение смерти, писатель торопился воплотить в жизнь творческие замыслы.

В первой половине 1820-х годов одно за другим появляются в печати его произведения: сначала повести, а затем романы «Бурсак» и «Два Ивана, или Страсть к тяжбам», единодушно относимые критиками к лучшему из созданного Нарежным.

В ряде сочинений Василий Трофимович обращается к прошлому родной Малороссии. И делает ряд замечаний, которые сильно не понравились бы сегодняшним украинским «национально сознательным» псевдоисторикам и «деятелям культуры», если бы те знали что-нибудь о писателе и читали его книги.

Так, например, он вкладывает в уста одного из персонажей, малороссийского гетмана, слова о желании «исполнить любимое намерение свое – передать Малую Россию в материнское лоно Великой». Критично относился Василий Трофимович и к Запорожской Сечи, именуя ее «чудовищной столицей свободы, равенства и бесчиния всякого рода», где казаки присвоили себе «высокое право похабничать, забиячить и даже разбойничать (последнее дозволяется только вне пределов запорожских)». Запорожцев он называл «одичалыми людьми», ведущими «убийственную и даже бесчестную жизнь» и являющимися небезопасными в том числе «для своих собратий, а особливо семейных».

Последним произведением, над которым работал Нарежный, стал роман «Гаркуша, малороссийский разбойник». Книга так и осталась незаконченной. Летом 1825 года писатель неожиданно скончался. Было ему всего сорок пять лет.

Смерть Василия Трофимовича прошла фактически незамеченной. В печати не появилось ни единого некролога. Лишь газета «Северная пчела» в кратком сообщении упомянула, что, мол, умер на днях среди прочих такой-то литератор. Объяснение всеобщему молчанию биографы писателя склонны пояснять обстоятельствами его кончины. Будто бы Нарежный умер от перепоя, валяясь «в бесчувственном состоянии где-то под забором». Являлось ли это известие верным, или оно было сплетней, установить теперь вряд ли возможно.

Но в любом случае какие-либо недостатки Нарежного (а они есть у всякого человека) не должны заслонять его заслуг перед русской литературой. Он в самом деле являлся первопроходцем. Как отмечали литературоведы, в отличие от множества более ранних и современных Василию Трофимовичу литераторов-подражателей, «только в произведениях Нарежного мы встречаем вполне самостоятельные, ему принадлежащие сюжеты, последовательный законченный рассказ, цельные реальные описания, рельефно обрисованные типы и характеры… Везде, где Нарежный касается современной действительности в своих литературных произведениях, он является вполне самобытным, изображает реальный русский быт, русские нравы и русских людей с их характерными особенностями, привычками, типичными чертами».

Широко известный тогда литературный критик Николай Надеждин называл лучшие произведения писателя «подлинно народными русскими романами». «Правду сказать, – писал критик о романах Нарежного, – они изображают нашу добрую Малороссию в слишком голой наготе, не отмытою нисколько от тех грязных пятен, кои наведены на нее грубостью и невежеством; но зато – какая верность в картинах! Какая точность в портретах! Какая кипящая жизнь в действиях!»

Нельзя не сказать и о заслугах Василия Трофимовича в развитии русского литературного языка. Этот язык, общий для великорусов и малорусов, разрабатывался ими совместно. И Нарежный сыграл тут не последнюю роль. Как замечали исследователи, «Нарежный смело идет на ввод в литературный язык просторечия, тех неканонизированных карамзинистами словесных форм, которые впоследствии в языке Крылова, Пушкина, Гоголя станут естественными, войдут в систему общенационального литературного языка».

Можно ли было забыть столь выдающегося человека? Увы, случилось то, что случилось.

Забвение