Исторические записки (976 – 1087)

4. Таковы были достойные почестей и наград дела Вриенния. Но зависть не перенесла столь великих подвигов превосходнейшего мужа и возбудили язык клеветников, глаголющих мир с ближними своими, злая же в сердцах своих, как говорит божественный Давид (Псал. 27, 3). Воспользовавшись легковерием василевса, они тайно говорили ему, будто Вриенний задумывает тиранию. Возбуждаемый их речами, василевс послал в Иллирию одного из самых преданных себе людей, (это был Евстафий из Каппадокии) с приказанием – под рукой разведать о сделанном донесении. Вриенний принял прибывшего самым радушным образом и так сблизился с ним, что последний открыл ему сущность дела и цель, для которой василевс послал его. Услышав это, Вриенний был глубоко оскорблен и испугался; однако же, не предался гневу, но сдержал себя и соображал, что ему делать. В это время возвратился в Византию, перед тем усердно сражавшийся со скифами, родной его брат.[116] Домогаясь у василевса награды за свои подвиги, он докучал логофету. Никак на него не обращали внимания и всегда отпускали его ни с чем; то он был тем сильно огорчен и скорбел. Прибыл и из Пафлагонии сын Флора, Василаки – с надеждой также получить от василевса какую-нибудь награду, (ибо в воинских делах был муж доблестный); но и этот не достиг своей цели, а потому скорбел и печалился. Встретившись друг с другом, оба они вступили в разговор и начали сильно роптать на нещедрость василевса и жестокость логофета. Плодом этой встречи и беседы было то, что они дали один другому клятву – придумать что-нибудь, что могло бы быть полезно и для них самих и для ромейского царства, храня, однако же, в тайне свои замыслы. Замыслы эти состояли в том, чтобы василевса, столь скупого и нерасчетливого, низвергнуть и вверить над ромеями власть мужу, украшенному истинными достоинствами, – пусть ромейские полководцы не будут игрушкой евнуха.[117] В этой мысли они рассудили, как можно скорее, вызвать из Иллирии Вриенния и сделать его начальником заговора.

5. Составив такой заговор, Иоанн Вриенний отправился домой (в Адрианополь), а Василаки остался в Византии. Спустя немного времени, один из варваров бердышников, которым вверено было охранение царских палат, прибыл в Одрисы, – в так называвшуюся в старину Орестиаду, – а ныне Адрианополь. Прийдя в одну гостиницу и выпив там много вина, он высказал тайну, что логофет послал его с целью – обманом подойти к Вриеннию и умертвить его. Об этом было донесено Вриеннию; варвар тотчас же был схвачен и, подвергнутый пытке, волей-неволей признался, что действительно было так. Иоанн Вриенний приказал отрезать ему нос и немедленно отправил к брату письмо, которым склонил его к восстанию. Когда это письмо доставлено было ему в Диррахий, – он в крайнем недоумении не знал, что делать: решиться на измену считал он делом страшным и могущим навлечь величайшие бедствия; а пренебречь всем и предать себя очевидной опасности – находил несвойственным мужу доблестному, благоразумному и мужественному. Долго колебался он в этих мыслях, а между тем письма брата непрестанно подстрекали его.

6. Таковы были обстоятельства Вриенния. В это время кесарь, видя, что сын его приближается к смерти и что после него останутся в самом юном возрасте его дети, естественно старался найти попечителя о его доме. К этому побуждали его – как сам Андроник, так и прекраснейшая из всех женщин, супруга его, соединявшая с внешней красотой красоту внутреннюю, сиявшая, кроме знатности рода, и чистотой добродетелей, и приятностью нрава. Родовой она производила, по отцу, от болгарского василевса Самуила, ибо была дочь сына его Трояна; а по матери, – от Контостефанов, Аваллантов и Фокадов, мужей в древности знаменитых и обладавших великим богатством. Эта-то жена, отличавшаяся от всех женщин своим умом, не переставала упрашивать мужа об отыскании её детям какого-нибудь покровителя и даже подала ему совет, сколько благоразумный, сколько же и полезный. Он состоял в том, чтобы старшую их дочь выдать замуж за Алексея Комнина. У них было три дочери, из коих младшую – Феодору с младенчества её посвятили они Богу и обручили непорочному и бесстрастному Жениху.[118]