Исторический сборник «Память». Исследования и материалы

…общая линия журнала «Коммунист» – линия согласованного наступления на весь тот курс партии, который был провозглашен на ее XX и XXII съездах ‹…› Более того, эта статья, опубликованная в официальном журнале ЦК КПСС, уже стала основой для деятельности комитетов по печати, издательств, редакционных коллегий, органов цензуры. Нам известно, однако, что эта статья не обсуждалась на Политбюро ЦК КПСС или на секретариате ЦК КПСС. Как же понять в этом случае выступления журнала «Коммунист»? Мы считаем, что его нельзя понять и оценить иначе, как фракционное выступление, наносящее вред единству нашей партии и всего коммунистического движения[54].

К концу десятилетия поток открытых писем против реабилитации Сталина стал иссякать – под деморализующим влиянием чехословацких событий и репрессий против инакомыслящих. Но, с другой стороны, среди авторов протестных писем и «подписантов» появились люди, готовые бороться до конца. Методы их борьбы качественно изменились, и к 1970 году они перешли от борьбы со сталинизмом к более широкой задаче – защите гражданских прав.

Таким образом, письма против возрождения культа личности сыграли значительную роль в формировании диссидентства. Однако затем, по мере того как внутри диссидентского движения начали формироваться различные – порой противоположные – политические направления, антисталинизм перестал служить объединяющим «правым делом» и потерял былое значение и остроту. Тем не менее нравственная задача «восстановления исторической правды», поставленная антисталинистами в 1960-х годах, сохранила актуальность и в 1970-х.

Призыв диссидентов к «восстановлению исторической правды»

Уже в 1960-х годах в антисталинских письмах прослеживается новый мотив: осуждение сталинских преступлений как нравственный долг перед памятью погибших. Призывы к восстановлению ленинских норм законности, вторящие официальному дискурсу, постепенно заменяются призывами к «восстановлению исторической правды». При этом слово «правда» подразумевает не столько научную истину, затемненную идеологически окрашенной риторикой, сколько справедливость для невинных жертв репрессий. Более того, включение в антисталинский дискурс нравственного мотива позволяет увязать борьбу против реабилитации Сталина с задачей предотвратить возрождение сталинизма. Таким образом призывы к гласности в отношении к недавнему прошлому постепенно перерастают в более широкие выступления за свободу слова.

«Убийство правдивого слова – оно ведь тоже идет оттуда, из сталинских окаянных времен», – писала Лидия Чуковская[55]. Лев Копелев не видел опасности в том, чтобы свои взгляды выражали также и неосталинисты; наоборот, запрет был бы равносилен возвращению «сталинизма под другим именем». И потому он призывал всех к открытому диалогу, ибо «больше всего сторонники и реставраторы культа Сталина страшатся свободного обмена мнений, гласности, конкретной исторической правды, настоящей марксисткой критики»[56].

Однако другие антисталинисты пессимистично замечали, что свобода слова соблюдается лишь в отношении их оппонентов. Григорий Свирский, выступая в Союзе советских писателей, говорил: «Искоренение дискуссионных книг – симптом особо опасный. Это значит – не нужны мыслящие люди. Мыслящий в условиях произвола – это, в потенции, инакомыслящий»[57].

Пожалуй, наиболее резко по этому поводу высказался П. Якир в своем открытом письме журналу «Коммунист»[58]. Он возражал тем, кто пытается «отделить Сталина от его дел» и возлагает ответственность за его преступления на исполнителей – на Берию, Ежова, Абакумова. «Это соблазнительная, но заведомо лживая обстановка. Никогда в истории нашей страны не было культа Ежова – был культ Сталина, и с уходом Ежова со сцены репрессии не прекратились»[59]. Кроме того, Якир пытался доказать, что преступления Сталина были уголовно наказуемыми: