В начале своей речи т. Троцкий привел две характерные встречи, которые он имел в 1914 году, после того как вспыхнула настоящая война. Немецкий депутат Молькенбур на вопрос т. Троцкого, долго ли продлится война, ответил ему: «Мы полагаем, что боевые действия будут длиться не больше двух-трех месяцев. Энергичный нажим на Россию, два-три сильных удара на Францию, и мы достигнем победы, за которой последует ликвидация войны». Такую же уверенность в близком окончании войны выразил в беседе с т. Троцким французский социалист, полагавший, что Франция, отбросив немцев в битве на Марне, двинется дальше за Рейн, а в то же время Россия энергичным наступлением создаст угрозу Берлину, и на этом закончится война. Так полагали собеседники т. Троцкого, и, действительно, человек, который в то время дерзал говорить, что война может затянуться на год или даже больше, слыл безумцем. Очевидно, те громадные живые силы, те колоссальные военно-технические средства, с которыми европейские державы выступили на арену борьбы, служили как бы гарантией того, что война не может долго длиться.
Между тем, – говорит оратор, – вот уже четвертый год человечество не выходит из адского круга войны. Поистине, эта война показала, как могуществен человек, сколько неслыханных страданий он в состоянии перенести, но эта же война показывает, сколько варварства еще сохранилось в современном человеке. Никогда технический прогресс не достигал такой высоты, как в настоящее время; люди одолевают пространство путем радиотелеграфа, люди без всяких усилий поднимаются ввысь, не страшась стихий, – и те же люди вползают по колена в грязь, поселяются в окопах и через глазки делают там, под указку господствующих классов, свое страшное, отвратительное дело. Человек, – царь природы, – сидит в этих бойницах, высматривает в них через глазки, как в тюремной камере, другого человека, как будущую свою добычу… Так глубоко упало человечество в этой войне. Становится обидно за человека, за его плоть, за его дух, за его кровь, когда представляешь себе, что люди, прошедшие через длинный ряд культурных этапов, – христианство, абсолютизм и парламентаризм, – люди, вскормившие идеи социализма, как жалкие рабы, из-под палки господствующих классов, убивают друг друга. И если бы эта война закончилась тем, что люди вновь вернулись бы в свои стойла и стали бы подбирать те жалкие крохи, которые им бросает буржуазия, если бы эта война закончилась торжеством империализма, то человечество не стоило бы тех страданий и той огромной работы мысли, которые оно вынесло в течение тысячелетий. Но этого не будет, этого не должно быть! (Бурные аплодисменты.)
Вспоминая Циммервальдскую конференцию, оратор говорит: Там собрались интернационалисты, которых безжалостно травили шовинисты всех стран. Нас была там небольшая горсть, – три десятка человек. Казалось, что все прошлое социализма затоплено кровавыми волнами шовинистического ослепления, и что мы – последние остатки законченной великой главы. Мы получили письмо от тов. Либкнехта, заточенного германскими тиранами в крепость. Он писал нам, чтобы нас не смущало то, что нас мало; он выражал уверенность, что наши труды, наши усилия не пропадут даром; с отдельными личностями можно легко и безнаказанно расправляться, но в сердцах народов вера в революционный социализм не будет убита. И, говоря это, Карл Либкнехт никого не обманул, жизнь все сильнее и ярче подтверждает эту надежду.
Тов. Троцкий от имени собравшихся провозглашает: «Да здравствует наш друг, стойкий борец за социализм, Карл Либкнехт!» (Бурные аплодисменты. С мест раздаются голоса: «Мы требуем освобождения Либкнехта и Фрица Адлера!»). Затронув имена других интернационалистов – Фрица Адлера, Хеглунда, Розы Люксембург и других, которых отечественные империалистические правительства квалифицировали как наемников враждебных государств и, обвиняя их в изменнических действиях, заточили в казематы, – оратор указывает на целый ряд фактов, красноречиво говорящих о том, что усилия этих людей, мужественно поднимавших голос протеста против угнетения народов кучками насильников-империалистов, не прошли бесследно, и никакими способами, никаким насилием никому не удастся вытравить из сознания народов преступность этой войны, несущей только разорение и страдания.
Переходя к начатой нами борьбе за мир, оратор говорит: