Историческое похвальное слово Екатерине II

И так чудно ли, что Россия, в 34 года деятельного царствования, которого главною целию было народное просвещение, столь преобразилась, возвысилась духом, созрела умом, что отцы наши, если бы они теперь воскресли, не узнали бы России? Если сердце Государей в руке Провидения, то сердца народов в руке Государей – что могло устоять против неутомимого в благотворениях Правительства, которое действовало на подданных и славою внешних успехов, и мудрыми законами, и воспитанием, и всеми средствами просвещения? Что могло не покориться всемогущей и благой воле, пылавшей тою огненною ревностию, которая бывает главным свойством великих душ, истинных подобий Божества? Екатерина, возведенная Самим Небом на трон едва не беспредельной в мире Империи, не ужаснулась беспредельных Своих обязанностей, священных для добродетели; но почувствовала вдохновение геройского сердца, которому все возможным кажется, ибо сам Бог помогает ему. Чувство каждой должности рождало в Ней стремление и силу исполнить ее – и Россия, Ей некогда чуждая, став театром Ее добродетелей, сделалась для Екатерины истинным отечеством, нежно любимым, ибо отечество для душ великих есть та страна, где они могут действовать; их ближние – суть те люди, которых могут они творить счастливыми. Чем более Монархиня трудилась для России, чем более осыпала ее добром и славою, тем более Она любила в ней предмет Своих благодеяний и каждое благодеяние было для нас залогом нового. Сограждане! Я изъясню теперь общее наше чувство: скажите, что великое могло, наконец, удивить нас в делах Екатерины? Не все ли в руках Ее казалось нам легким, естественным, даже необходимым? Приученные к Ее обыкновенной славе и добродетели, мы были уже, дерзну сказать, как бы нечувствительны к делам Монархини; истощенная благодарность наша уподоблялась неблагодарности! Ваше сердце разумеет меня, о сограждане! Я не порицаю, но хвалю вашу чувствительность. Виноват ли смертный, если Небо, открывая для Монаршей добродетели поле бесконечное, полагает границу нашей любви, признательности, самому удивлению; если, даруя Своим орудиям некоторую часть прав Своих, оставляет нас, обыкновенных людей, в тесном кругу человечества?

Сия геройская ревность к добру соединялась в Екатерине с редким проницанием, которое представляло Ей всякое дело, всякое начинание в самых дальнейших следствиях; и потому Ее воля и решение были всегда непоколебимы. Она знала Россию, как только одни чрезвычайные умы могут знать государство и народы; знала даже меру Своим благодеяниям, ибо самое добро в философическом смысле может быть вредно в Политике, как скоро оно несоразмерно с гражданским состоянием народа. Истина печальная, но опытом доказанная! Так, самое пламенное желание осчастливить народ может родить бедствия, если оно не следует правилам осторожного благоразумия. Сограждане! Я напомню вам Монарха, ревностного к общему благу, деятельного, неутомимого, который пылал страстию человеколюбия, хотел уничтожить вдруг все злоупотребления, сделать вдруг все добро, но который ни в чем не имел успеха и при конце жизни своей видел с горестию, что он государство свое не приблизил к цели политического совершенства, а удалил от нее: ибо Преемнику для восстановления порядка надлежало все новости его уничтожить. Вы уже мысленно наименовали Иосифа – сего несчастного Государя, достойного, по его благим намерениям, лучшей доли! Он служит тению, от которой мудрость Екатерины тем лучезарнее сияет. Он был несчастлив во всех предприятиях – Она во всем счастлива; он с каждым шагом вперед – отступал назад – Она беспрерывными шагами текла к своему великому предмету; писала уставы на мраморе, неизгладимыми буквами; творила вовремя и потому для вечности, и потому никогда дел Своих не переделывала – и потому народ Российский верил необходимости Ее законов, непременных, подобно законам мира. Европа удивлялась счастию Екатерины: Европа справедлива, ибо мудрость есть редкое счастие. Но кто думает, что темный, неизъяснимый случай решит судьбу государств и неразумная или безрассудная система правления, тот по крайней мере не должен писать Историю народов. Пет, нет! Феномен Монархини, Которой все войны были завоеваниями и все уставы счастием Империи, изъясняется только соединением великих свойств ума и души.