Исследователь А. Таланов в своей работе о К. С. Станиславском [199] писал, что спектакли домашнего кукольного театра Володи и Кости Алексеевых шли с неизменным успехом. Родные, знакомые, гувернер мальчиков и гувернантка девочек, конторские служащие отца, няни старая и молодая – все они были постоянными зрителями театра. Володя – старший брат – ведал музыкальным оформлением спектаклей, он же строил декорации, изобретал свет и всякие эффекты: гром, молнии, взрывы, фейерверк. Костя – младший брат – делал кукол. Он придумывал лица и фигуры героев, костюмы и гримы, а самое главное – исполнял все роли обширного репертуара, играл молодых и стариков, добрых и злых, красавцев и уродов, даже… чертей. Поля его школьных тетрадей были испещрены планами отдельных сцен, а иногда и целого кукольного спектакля. Сам реформатор русской сцены вспоминал об этом периоде в книге «Моя жизнь в искусстве» так: «…Нами было поставлено много опер, балетов, или, вернее, отдельных актов из них. Мы брали моменты катастрофического характера. Например, акт “Корсара”, изображавший море, сначала тихое, при дневном свете, потом бушующее ночью, тонущий корабль, спасающиеся вплавь герои, появление маяка с ярким светом, спасение, восход луны, молитва, восход солнца… Или, например, акт из «Дона Жуана» с появлением Командора, с провалом Дона Жуана в ад, с огнем из люка (детская присыпка), с разрушением дома, превращающим сцену в раскаленный ад, в котором клубы огня и дыма играли главную роль…» [200] (Любопытно, что будущий реформатор русской сцены довольно точно следовал тому, что кукольники называют своей «спецификой». Именно «моменты катастрофического» и комического характера лучше всего удаются театру кукол прошлого и настоящего).
Подобные опыты, подражания создавали ту культурно-бытовую среду, которая способствовала формированию профессиональной русской драматургии театра кукол как самостоятельного драматургического вида.
У истоков этой драматургии стоял яркий представитель русского романтизма В. Ф. Одоевский (1804–1869), автор первой из опубликованных в России пьес для театра кукол «Царь-девица» [201] . Творчество этого «русского Фауста» – философа, ученого-энциклопедиста, музыканта, выдающегося литератора, педагога, директора Румянцевского музея – до настоящего времени должным образом не оценено. Он – один из создателей русской «школы космизма», к которой принадлежали А. А. Погорельский, К. Э. Циолковский, В. И. Вернадский, Н. К. Рерих, П. А. Флоренский, А. В. Чаянов, А. Л. Чижевский и другие, один из основоположников «фантастического реализма», давшего миру Н. Гоголя, Ф. Достоевского, М. Булгакова.
Близость литературного творчества Одоевского фантастическому миру театра кукол очевидна. И даже не потому, что им была написана одна из первых русских пьес для театра кукол, а потому, что он органично принадлежал этому эксцентричному миру, как принадлежали ему многие другие писатели и драматурги – от Альфреда Жарри до Даниила Хармса.
В программной философской повести В. Одоевского «Косморама» описан раек, или – косморама. Это один из старинных видов кукольного зрелища, получивший распространение в России со 2-й пол. XVIII в., а в начале XIX в. ставший популярным в дворянских и купеческих домах как забава для детей и взрослых. Косморама представляла собой деревянный или картонный ящик, посмотрев внутрь которого через стеклянный глазок, можно было увидеть удивительные, волшебные картины. Обычно на ярмарках рядом с косморамой стоял раешник, который менял изображения и комментировал зрелище.
В. Одоевский описал космораму фантастическую, служащую как бы мостом между двумя мирами, предупреждавшую людей о будущем. Мир как странный кукольный театр с марионетками, восковыми фигурами и механическими автоматами предстает во многих его литературных фантазиях. В «Сказке о том, как опасно девушкам ходить толпою по Невскому проспекту» автор рассказывает о том, как однажды, по недосмотру маменьки, не умевшей считать более чем до десяти, одна из одиннадцати юных девушек, гуляя по Невскому, попала в лавку «чародея-басурманина». Вместе с подручными – Безмозглой французской головой, Английским животом и Немецким носом – он превратил бедную девушку в бессердечную, пошлую куклу и выставил ее в витрине. Здесь куклу увидел, полюбил и купил молодой человек. Он пытался объяснить ей, что на свете есть добродетель, любовь, искусство – не в светских фразах, а в душе. Но добился только одного: кукла, как попугай, начала повторять ему его же слова, и жизнь его с куклой превратилась в ад. История закончилась печально: «…Однажды спросонья он выкинул куклу за окошко; за это все проходящие его осуждали; однако же куклу никто не поднял» [202] …