Нежизнеспособно – но сразу стало так дорого тебе, что ты сначала моешь его в тазике с тёплой водой – а оно ещё и пищит невыносимо, и царапается своими хромыми ногами. А потом ты едешь в битком набитом автобусе и везёшь это маленькое, но хотя бы уже отмытое чудовище неопределимого пола к ветеринару, а оно всё пищит и норовит вылезти из коробки, в единственную щель высовывая то лапку, то нос, то вглядываясь в просвет сумасшедшим глазиком. В очереди на тебя не без презрения смотрят обладатели дога, удава, королевского попугая, бирманской кошки и орангутанга, но ты держишь стать и уверен в своей правоте. И ветеринар вправляет все эти хромые ноги, и даёт мази, и качает головой: всякое он лечил, но такое – впервые. Но ты-то знаешь, что у тебя лучший в мире котёнок, или щенок, или, чёрт его знает, суслик, – объективно, неоспоримо, непобедимо.
…или с того начинается чувство Родины, что ты вовремя, едва научившись врать и хитрить, бежал из своей деревни, втайне молясь, чтоб никогда сюда не возвращаться – в эту бесцветную муку, в эту извечную работу, в эту грязь, которая подсыхает в июле, – но в конце августа снова понемногу возвращается в своё привычное состояние, потом исчезает под снегом к декабрю, но в феврале, при первой же оттепели, снова вылезает наружу: о, эта непроходимая, вечная, непобедимая грязь, грязь, грязищ-щ-ща.
И ты перебираешься в город, и ты карабкаешься там вверх, как по отвесной стене, и ты закрепляешься там на первом рубеже, всего в метре от земли, и можно спрыгнуть обратно, затаиться там, закопаться, но ты взбираешься на следующий рубеж, и потом ещё на один – и вот случилось чудо: ты впервые летишь за море, или даже за океан, и там ложишься в песок, золотой песок – и сыплешь на себя золотым песком, и думаешь: я смог.
Но потом, взяв уже не помнишь какой рубеж и гладя по голове своё чудесное чадо, вдруг понимаешь, что завтра ты повезёшь его не к золотому песку, а в ту… нет, уже не грязь – а в то огромное счастье, где, рождённый на белый свет, ты прокатился в солнечном колесе своего детства.
И ты жмёшь на газ, и ты подмигиваешь сыну или дочке в зеркало заднего вида: сейчас ты увидишь, сейчас ты узнаешь. И происходит чудо: вдохновлённое твоим вдохновением дитя, заражённое твоим восторгом, – оно находит эти заросли лопухов совершенно упоительными; что там горы «Властелина колец» и планеты «Звёздных войн» – лопухи! Лопухи – это жизнь! Полынь! Чертополох! Прочие вредные растения, сорняки! Сосны стремятся в небо. Если смотреть на них лёжа – они выглядят как космические корабли, которые взлетают, взлетают, уже улетели. Уж переполз дорогу. Или гадюка? Он (или она?) живёт в нашем старом подвале, который уже обвалился, в который едва можно зайти. Но ты разберёшь эти завалы, ты укрепишь эти стены, ты вернёшь этому подвалу тот самый вид, который помнится тебе с того дня, когда бабушка вынесла оттуда самое удивительное в твоей жизни варенье – кажется, из арбузных корок. «Папа, тебя не укусит гадюка?!» Пусть гадюка боится, чтоб мы не укусили её, – мы вернулись на Родину: лучшее место на земле.
Пространство Родины ширится, увеличивается, взрастает. Родина именно что «начинается» – она не должна оборваться в начале. Тёплый живот матери – когда ты слышишь её голос изнутри и обитаешь в тёплой воде – первая Родина. Колыбель – вторая. Двор и первая освоенная тропка до ближайших качелей – третья. Поднимаешься на качелях и видишь, что Родина есть даже в соседнем дворе. Какая большая Родина!
Родина – отцовская рука. Родина – твоя женщина. Родина – твои дети. Родина – кладбище твоих близких. Родина – твоя речь, твой язык, в котором слышны голоса всех твоих предков. Родина – это когда ты услышал песню «Ты жива ещё, моя старушка? Жив и я, привет тебе, привет…» – и понял, что если не отвернуться в сторону, то все увидят твою слезу – откуда она взялась, ты же её не звал.
Родина – твой бережок, с которого ты ловишь свою рыбку, не золотую, а простую. Но если Родина – только это – бережок, твоя случайная слеза, головёнка твоего ребёнка, – может быть, ты не слишком далеко ушёл из колыбели, от своего двора?
Люди, которые хвалятся тем, что им много места не надо, они довольны тем, что приобрели в кредит, – они чем хвастаются? Своим маленьким горизонтом? Что вы там приобрели в кредит? Холодильник, шубку, стиральную машину? Может быть, теперь стиральная машина – твоя Родина? Никто не против и такого варианта, но не возводите свой маленький горизонт в закон, в идеологию. Это ваш личный закон, ваша личная идеология: живите с этим законом внутри и никому его не показывайте.
Но иногда тихо, не подавая виду, попытайтесь отдать себе отчёт, что та нефть, тот газ, те алмазы, тот лес – всё то, что создало наше хоть какое-то благополучие, определило наши победы и в итоге даровало нам жизнь, – всё это пришло к нам оттого, что здесь обитали люди с другим чувством Родины. А именно: с необъятным чувством необъятной Родины.