Истории медсестры. Смелость заботиться

Когда иду к больнице, я не оглядываюсь на парламент. Лучше, чтобы не мы заглядывали к ним в окна, а наоборот, они чаще оттуда выглядывали. Скорая помощь перегружена. Это хаос. Октябрь не сулит ничего хорошего. Октябрь – начало напряженного периода, самое начало холодов, до более спокойной весны еще далеко. Тем не менее коридоры уже заполнены пациентами на носилках, везде сидят больные и их родственники, а из кабинки доносится крик какого-то мужчины. Я прохожу мимо женщины, которая сидит рядом с ингаляторами с кроссвордом на коленях. Она машет рукой, когда я прохожу мимо. Я машу в ответ. Рядом с кроватью есть занавески, из-за них доносится смех. Мимо пробегает санитар, чуть не сбивая меня с ног, и я пробираюсь мимо уборщика, который полирует пол большой электрической машиной.

В соседней кабинке человек совершает постоянные циклические движения в воздухе, как будто едет на невидимом велосипеде. Его дыхание слишком глубокое и странное, у него инсульт. Для инсульта нет подходящего времени или места, но в этой больнице нет специализированного отделения, поэтому пациента, вероятно, необходимо перевести: в течение 90 минут. Это может показаться достаточно долгим сроком, но в больницах время летит незаметно. Рядом с ним сидит женщина помоложе, возможно, его дочь, и на ее лице выражение беспокойства. Жизнь так непостоянна. Инсульт часто приходит из ниоткуда и меняет всю жизнь человека. Я отворачиваюсь.

Мой друг умер от инсульта, пока я писала эту книгу. И мне трудно смотреть на любого пациента-мужчину в возрасте 60 лет, не думая о своем собственном отце. Я не могу избавиться от образа его умирающего тела, выражения его лица, когда он делал последний вздох, взгляда моей мамы. Горе остается с нами, время не лечит. Я усвоила это на собственном опыте. Нет решения, нет облегчения. Вы будете жить с этим. И некоторые дни тяжелее других, независимо от того, как давно случилась потеря. Медсестрам, врачам и другим медицинским работникам трудно избавиться от недавних болезненных воспоминаний о смерти близкого человека и вернуться к памяти о более счастливом времени, потому что каждый день мы видим боль и смерть. Но всегда есть что-то, что выводит нас из собственных мыслей. Занятость. Отсутствие времени думать или испытывать эмоции. Странное и, вероятно, нездоровое утешение. И реанимация никогда не перестает напоминать мне, что всегда есть кто-то, кому еще хуже.

Женщина в соседней кабинке подключена к аппарату переливания крови. Ее закутали во множество одеял, но кости все равно торчат из-под них. Волосы тонкие и клочковатые. Реанимация – не место для онкобольных. Но часто у них развиваются разные осложнения.

На соседней койке у наркомана случилась передозировка, и медсестра вводит противоядие в едва заметную вену. Медсестра отскакивает, как только вводит лекарство, что, по моему опыту, правильно. Люди могут просыпаться внезапно и реагировать бурно, нередко пациенты набрасываются на медсестер. Мы регулярно раздаем этот препарат наркоманам на случай, если у одного из них случится передозировка: они лечат друг друга. Эта простая инициатива спасла бесчисленное количество жизней. Несложные вещи часто имеют наибольшее значение.

Я прохожу мимо и слышу, как студентка-медсестра знакомится с пациентом с собакой-поводырем, а затем спрашивает пациента: «Как вас зовут? А как бы вы хотели, чтобы вас называли? О, какая милая собака!» И это заставляет меня улыбаться, радуясь, что некоторые вещи движутся в правильном направлении. Я помню дни, когда идея спросить, какое имя предпочитает пациент, вызвала бы смех как у медсестры, так и у пациента, который, вероятно, был бы сбит с толку. Студенты-медсестры в наши дни учат меня многому о языке молодежи, уважении и прогрессе.

Рядом суетится сестра Сандра, одетая в два фартука, с пластиковой маской типа козырька на голове и марлевой маской, висящей на шее.

– Можешь помочь?

В прошлом я работала с медсестрами, которым нравится постоянно выглядеть занятыми, даже когда это не так. Сандра не из их числа. Она не останавливается. Вокруг нее всегда толпятся люди, которые спрашивают ее о разных вещах. Наблюдать за ее работой – все равно, что следить за дирижером оркестра.

В реанимации странный ритм. Во всех больничных отделениях есть своя музыка, и если прислушаться, то можно ее услышать и понять, что будет за смена. Это саундтрек в головах персонала, а возможно, и пациентов. Я начала замечать взаимосвязь между отделениями и музыкой, а также искусством. В то время как в реанимации, как и в отделении психического здоровья на стене висит репродукция «Водяных лилий» Моне, на самом деле они, скорее, ассоциируются с чем-то абстрактным, может быть, с Джексоном Поллоком. Шаги Сандры – часть музыки отделения реанимации: сердитое клацание, скрип ботинок, громкий и ровный, почти неумолимый шаг.

– Венди бездомная, – говорит она мне. – На нее напали какие-то ублюдки, – Сандра вытирает руки колючим полотенцем для рук, – таков мир, в котором мы живем.