Истории неоднозначных преступлений

… В комнате вашей с походным убранством мы выпиваем, сдвинув коленки, как пассажиры за преферансом.

Мы пассажиры, стремительный ветер воет и рвет изо рта сигареты.

Вечно транзитен! Проситель не вечен. Вечен ногами вертящий планеты.

Жми по вербовке, просаживай в карты. И воскресай в неуютном пространстве…

…Мы, оставляя следы на паркете, в души друг друга с размаху влетаем, Словно горбуша в японские сети.

Я ухожу и мне хочется думать об Эльзе.

История казни. Кто ответил за безымянные детские башмаки на набережной Дуная?

Ференц Салаши. Есть фотографии этого человека. Но кто он? Если не знать — подумаешь: внимателен, аккуратен и воодушевлен. Какой он профессии? Кто-то скажет похож на ученого — физик-ядерщик. Можно подозревать, что это музыкант, виолончелист, например, приехавший на гастроли. Не буду испытывать ваше терпение — это политик, лидер национал-социалистической партии Венгрии, руководитель венгерского правительства 1944–45 гг.

У этого деятеля был заместитель, причем с очень интересной и нужной людям профессией. Акушер и педиатр Йожеф Гера. На фотографии врач строг и учтив.

Чем прославились они, я скажу чуть позже. А пока… о том своем январском путешествии…

Зимний Будапешт встретил нас сырым морозом и промозглыми ветрами, особенно на набережной, едва мы вступили на камни, из которых она уложена. Камни обещали скользить, если мы надолго застрянем на набережной Дуная. И мы влетели в уютное кафе и, чтобы прошел нас охвативший трясун, попросили грог.

Но не согрелись.

Быстрее в Сечени! Туда, на променад горячих вод. Плавать нельзя — можно только вздыхать и ухать от контраста, перебирать ногами по неглубокому дну, как поплавок подниматься и опускаться в воду, и привыкнув к запаху тухлых яиц, выискивать микропузырьки воздуха, что присосались к телу, и проводить анализ: посидеть еще или уже вредно.

И обратно — в Зимний Будапешт! Чтобы замерзнуть еще сильнее! Куда? На берега Дуная.

Мы знали куда шли.

Ботинки мужские, туфли женские, башмачки детские — они стоят там круглый год. Уже каблуки стоптались. Обувь демисезонная. Но люди были в ней зимой, зимой — между 44-м и 45-м. Сняли, чтобы больше не обуваться, никогда. Потому что их казнили.

Из гетто привозили на набережную, на грузовиках, как ненужную мебель. Затраты только на бензин. А чтобы не тратить патроны и не долбить замерзшую землю для могил — делали «связку» из 50–60 человек и стреляли только в одного. Он падал в воду и тянул за собой всех остальных. Холодные воды и сильные течения завершали казнь. И каждый из казненных знал, что война вот-вот закончится, как же умирать в такое время…

Ты за руку возьми меня покрепче,
Чтоб мы не потерялись под водой.
Вдвоём с тобой спастись нам будет легче.
Мы спрячемся за сильною волной.

Гера Шторм

Десятки тысяч людей, практически ежедневно вставали здесь на казнь, вплоть до 18 января 45-года — когда Советские войска вошли в Будапешт и освободили гетто.

…Вот прошла молодая пара, юноша и девушка, скорее всего студенты. Он хорохорится и шутит, она — вежливо улыбается. Наверное, так и должно быть у молодых. А река должна быть для того, чтобы впадать в море, а не топить невинных. А набережная для того, чтобы гулять, а не казнить невинных.

Но вот девушка краем глаза поглядывает на выстроенную обувь. 6о пар — трудно не заметить. Они тут в любую погоду. Они превратились в железо. Зачем людей перед казнью разули? Нашлась весьма прозаическая причина: более новую обувь нацисты собирались продать.

Как такое стало возможным?

Казни проводила венгерская Партия скрещённых стрел, которой как раз и руководили те двое «милых людей», что на первых двух фотографиях. политик Ференц Салаши и детский врач Йожеф Гера. Они были венгры и казнили своих соотечественников.

Есть потрясающее фото, где главный палач стоит на той самой набережной Дуная.

Он в думы погружен. Но не поводу как избавить мир от такого негодяя как он… Салаши скорее строит планы, великие планы.

Но история — это мстительная дама. У нее свои планы. Главари партии уже в 1946 году предстали перед судом, поцеловали крест и были повешены.

История показывает, что таким и после смерти не дождаться покоя. Тело первого фараона, придумавшего такой вид казни — Рамсеса II (он приказывал топить младенцев) перезахоранивали четыре раза.