Но Травис не спешил расслабиться. Он словно бы всматривался в самые атомы воздуха, оценивал, как сквозь единственное высокое окно льётся солнце.
– О’кей, Экельс, выметайся. И не возвращайся больше.
Но Экельс словно прирос к месту.
– Ты что, не слышал?! – рявкнул Травис. – Ты на что пялишься?
Экельс принюхивался к воздуху: в нём ощущалось что-то такое непривычное – химический привкус, настолько неуловимый и тонкий, что предостерегал о нём лишь еле слышный подсознательный голос. Цвета – белый, серый, синий, оранжевый – на стене, на мебели, в небе за окном, они… они… И потом ещё это ощущение. По коже пробежали мурашки. Руки непроизвольно задёргались.
Экельс стоял неподвижно, всеми порами тела вбирая странную чужеродность. Должно быть, где-то кто-то засвистел в свисток, который слышат только собаки. Его собственное тело словно вопило в ответ, требуя тишины.
За пределами этого помещения, этой стены, этого человека – который не совсем тот же самый человек за стойкой, и стойка не совсем та же самая… раскинулся целый мир улиц и людей. Что это теперь за мир, неизвестно. Экельс почти чувствовал, как они движутся – там, за стенами, точно бессчётные шахматные фигурки, подхваченные сухим ветром…
Но первое, что привлекало внимание, – это объявление на стене офиса, то же самое объявление, которое он прочёл сегодня утром, войдя сюда впервые.
Объявление отчего-то изменилось:
СЕФАРИ ВО ВРЕМИНИ, ИНКАРПАРЕЙТЕД
СЕФАРИ ВО ЛЮБУЮ ГОДИНУ ПРОШЛАВО
ВЫ ВЫБИРАИТИ ДИЧИНУ
МЫ ДАСТАВЛЯЕМ ВАС НА МЕСТО
ВЫ СТРИЛЯЕТЕ
Экельс рухнул в кресло и лихорадочно принялся счищать с сапог густую слизь. Дрожа всем телом, он взял в руки ком земли.
– Нет, быть того не может! Из-за такой мелочи… Нет!
В липкой грязи обнаружилась бабочка, поблёскивающая зеленью, и чернотой, и золотом, – очень красивая и очень-очень мёртвая.
– Такая мелочь!.. Всего-то-навсего бабочка! – воскликнул Экельс.
Она упала на пол – изящное крошечное создание, способное нарушить равновесие и опрокинуть ряд сперва маленьких домино, потом – больших домино, потом гигантских домино, за многие и многие годы сквозь Время. В голове у Экельса всё мешалось. Неужели такая малость способна всё изменить?! Одна убитая бабочка – неужели это так важно?! Неужели?!
Лицо его застыло. Дрожащими губами он спросил:
– Кто… кто победил вчера на президентских выборах?
Человек за стойкой расхохотался:
– Вы, никак, шутите? Вы ж и сами отлично знаете. Дойчер, конечно. А кто ещё-то? Не жалкий же слабак Кийт. Теперь у нас президент что надо, сильный, волевой, не размазня какая-нибудь! – Секретарь умолк. – Что-то не так?
Экельс застонал. Он рухнул на колени. Трясущимися пальцами поднял золотистую бабочку.
– А мы не можем отвезти её назад, – умолял он мир, и себя самого, и представителей компании, и Машину. – А мы не можем её снова оживить? Нельзя ли начать всё сначала? Нельзя ли…
Экельс не трогался с места. Зажмурившись, дрожа, он ждал. Совсем рядом слышалось тяжёлое дыхание Трависа; вот Травис вскинул винтовку, щёлкнул предохранитель, дуло приподнялось.
Прогремел гром.
Динозавры правят бал