Истории от первого лица (Повести. Рассказы)

— Ему без меня очень одиноко, — сказал Витька. — Мама умерла, и он как-то сразу одряхлел тогда, знаешь, вдруг, в один день, стал стариком.

Мы снова замолчали.

— Что собираешься делать? — спросил Витька.

— На завод пойду, мы с Дусей Карандеевой будем вместе устраиваться…

— Куда?

— Еще не решили…

Он спросил меня:

— Ты меня будешь ждать?

— А как ты думаешь? — спросила я.

Витька всегда казался мне братом, я относилась к нему так же, как к Семену и к Ростику. Нет, неправда, он был больше, чем брат. Он был самым главным человеком в моей жизни.

Я поняла это еще в прошлом году, когда услышала, как Семен и Ростик дразнят его какой-то Сонечкой.

А потом я увидела его с нею в кино «Великан». Я пошла туда на предпоследний сеанс, я любила ходить в кино совсем одна, и вот, когда сеанс кончился, я увидела Витьку с незнакомой девушкой.

Она выглядела немного старше его, рослая, золотоволосая, одетая в клетчатое нарядное пальто, сшитое по последней моде в талию и с хлястиком на спине.

Они не видели меня, а я хорошо рассмотрела ее.

У нее были круглые глаза, не то серые, не то синие, большой сочный рот. Она была красивой и по-настоящему взрослой, не девушкой, женщиной, хорошо знающей себе цену.

Все в ней было загадочным: и круглые глаза, и малиновый рот, который она часто, по-кошачьему, облизывала узким розовым языком, и белые, женственно пухлые руки, то и дело поправлявшие волосы, свисавшие на ее лоб густой кудрявой челкой.

Я видела, как Витька глядел на нее без обычной насмешки, жалобно, даже, кажется, умоляюще. На меня он никогда еще не смотрел так.

Я шла за ними, низко опустив голову, чтобы Витька, ненароком обернувшись, не заметил меня. Но он не оборачивался. Ему было совсем не до меня, не до кого. Он говорил ей какие-то слова, и она смеялась, смех у нее был тоже какой-то загадочный, таивший в себе что-то неведомое мне.

— Ах-ха-ха! — заливалась она, а я шла и думала со злостью:

«Расквакалась, как лягушка. Неужели ему не противно?»

Я повернула к дому. Каждый камень мостовой, каждое дерево, казалось, были связаны для меня с ним, только с ним…

Тут мы шли вместе, тут он взял меня под руку, тут мы бежали наперегонки, а вот тут стояли, пережидая дождь.

Я дала самой себе клятву: честное-пречестное слово забыть о Витьке, начисто выкинуть его из головы, из сердца, из всей моей жизни.

Я стала избегать его. Он свистел под моим окном, подолгу ждал, пока я выйду, он приходил к моей школе, — ведь он уже окончил школу и работал монтером на Могэсе, — и вот он терпеливо ждал, пока я выйду, а я выходила другим ходом и убегала от него, и он никак не мог повстречаться со мной.

Как-то к нам зашел приятель моего брата Гога.

Он был старше меня, но, несмотря на это, я считала его несносно скучным, самовлюбленным, хотя он и пользовался репутацией абсолютного, законченного красавца.

Должно быть, он и в самом деле был хорош собой — высокий, тонкий в талии, словно танцор из грузинского ансамбля, с нежно-розовым овальным лицом и карими продолговатыми глазами, — но мне он казался похожим на мухомор — такой же яркий и противный. Противными казались его четко вырезанные губы бантиком, мохнатые ресницы, белые ровные зубы, такие ровные, словно реклама зубной пасты «Хлородонт».

И еще мне казалось: он постоянно гляделся в какое-то никому не видимое зеркало и потому все время охорашивался перед ним, — может, это присуще всем признанным красавцам; он то причесывался, сдувая волосы с гребенки, то оглаживал свои брови, то щурил глаза или скалил свои великолепные зубы.

Приходя к нам, Гога иногда предлагал мне пойти погулять с ним, или, как он выражался, совершить рейс в кино. Я обычно отказывалась, я вообще старалась избегать его, но на этот раз согласилась, и мы отправились в парк культуры.

Он шел, слегка покачивая плечами, как бы позируя перед одному ему видимым зеркалом, он улыбался и ловил взгляды встречных девушек, а я шла рядом и злилась. Больше всего на самое себя.

Наконец он соизволил обратить свое внимание и на мой мрачный вид:

— Чего ты такая молчаливая, Катюша?

— Ничего, — ответила я.

Он улыбнулся, открыв мне все свои тридцать две отборные жемчужины.

— Пойдем в комнату смеха, хочешь?

— Нет.

— А прокатиться на «чертовом колесе»?

— Не хочу.

«Ничего не хочу, — говорила я мысленно. — И тебя не хочу видеть. И зачем я пошла с тобой?»

Он стал рассказывать мне о том, как его пригласили сниматься в массовке в каком-то фильме и он хочет сниматься — это его заветное желание: говорят, из массовок режиссеры часто вылавливают типажи, нужные им. А у него, как говорят, неплохие внешние данные, это для артиста весьма важное качество, не правда ли?

Потом он говорил, что скучает, что ему все надоели и хотелось бы подружиться с настоящим человеком, серьезным и умным, пусть даже не очень красивым, но ведь не в красоте дело…

Его губы бантиком улыбались, он был безусловно и совершенно доволен своей красотой.

Я вспоминала: здесь мы ходили с Витькой, и долго смеялись, глядя в зеркала в комнате смеха, и катались на «чертовом колесе», и я крикнула один только раз, когда повисла головой вниз…