Истории от первого лица (Повести. Рассказы)

СЫН

Я знал, что дождусь Юрку. Правда, пришлось его ждать около двух часов, никак не меньше, я уже было собрался, решил уйти и все-таки стал снова ходить по тротуару, вокруг его дома.

«Должен же он явиться в конце концов, — думал я. — Когда-нибудь все же придет же домой…»

Завтра я должен был уехать в командировку в Пермь, и мне хотелось напоследок увидеть его. И в конце концов я дождался.

Он вышел из-за угла и прямехонько бросился ко мне.

— Привет, па!

— Привет, — сказал я.

Я старался выглядеть как можно более независимо и спокойно. Словно встретился ненароком, почти случайно.

— Я тут неподалеку, на Стромынке, был, — сказал я. — Звонил тебе, но никто не ответил.

— Никого не было дома, — сказал Юрка.

— Но я почему-то надеялся, что рано или поздно ты придешь, — сказал я.

Я говорил быстро, все время улыбаясь. Мне казалось, что улыбка у меня широкая — шире не бывает, и глаза превеселые, но сам не переставал вглядываться в его лицо: неужели Мила права? Неужели он и вправду не мой сын?

Я не верил ей. Не мог и не хотел верить.

Мне всегда казалось, что Юрка похож на меня. И многие, видя нас вместе, говорили:

— Сразу видно, что отец и сын…

И в самом деле, семейное сходство между нами, как мне думалось, неоспоримо.

У Юрки тот же рот и веки так же слегка припухшие, и смеемся мы одинаково. Сперва словно бы кудахчем, а потом уже начинаем раскатисто хохотать…

Правда, у него волосы много светлее моих, и глаза совершенно непохожи ни на Милины, ни на мои. И нос курносый, у меня длинный, с чуть заметной горбинкой, а у Милы толстый, с широкими ноздрями.

И все-таки, как бы там ни было, Юрка похож на меня. Или это мне просто кажется? И я стараюсь уговорить себя: и вовсе мы не похожи друг на друга?..

И он в самом деле не мой сын?

Юрка старался шагать в ногу со мной, не отставая, длиннорукий, рано вытянувшийся, очень худой, джинсы туго обтягивают тощие бедра, на плечах майка с печатными буквами «Love me».

Должно быть, Мила где-то достала, она мастак доставать модные шмотки, а такого рода майки и рубахи пользуются большой популярностью среди молодежи от двенадцати и чуть ли не до тридцати лет.

Мы сидели с Юркой в нашей любимой стекляшке-забегаловке, он ел мороженое, он уверяет меня, что может съесть сколько угодно, хоть сто порций мороженого, я прихлебывал коньяк, и мы беседовали о всякой всячине.

И я все время пытался хорошенько разглядеть его, потому что никак не мог решить для себя, похож ли он на меня или нет.

То мне казалось, что похож, то вовсе ни капельки. Я совершенно изнемог, истерзал себя, но, само собой, нельзя было показывать виду, что я переживаю, надо было слушать его, поддакивать в нужные моменты, спрашивать, в свою очередь, отвечать на вопросы, изрекать какие-то истины. И еще — стараться, чтобы он ничего не понял. Чтобы до него что-то не дошло.

А он был такой, как всегда, открытый, искренний, не скрывавший от меня ничего. Правда, я понимал, такая вот открытость до известного момента. Недалек час, когда он начнет таиться, скрывать то, что считает нужным скрывать. Но пока что он откровенен и любит делиться со мной. Не с матерью, не с бабушкой, лишь со мной…

И на этот раз он признался, что ему нравится одна девочка. А почему бы и нет? Ничего удивительного, ему уже пятнадцатый год, в наш век акселерации все они влюбляются раньше времени.

Впрочем, я тоже, хотя и не был акселератом, впервые влюбился что-нибудь лет в десять или в двенадцать…

Но то, что он сказал потом, несказанно обрадовало меня.

— Давай поедем вместе куда-нибудь летом…

— Куда? — спросил я.

— Куда хочешь, на Оку или на Волгу, я тогда не поеду в лагерь на вторую смену и буду ждать тебя…

Неужели это правда? Признаться, я и обрадовался и удивился. Такого со мной никогда не бывало. Я не любил ездить с родителями, а признавал ездить только с друзьями. Я так и сказал Юрке:

— Мне в твоем возрасте интереснее было ездить с товарищами, а вовсе не с родственниками.

Он ответил:

— А мне интереснее с тобой!

Если бы он только знал, каким счастливым я почувствовал себя в этот миг! Я хотел было высказать ему все то, что у меня на душе, и не сумел. Как-то не идут у меня нежные слова с языка, а словно бы застревают где-то в горле, что ли…

Я сказал ему, что уезжаю в командировку в Пермь. Он спросил: надолго ли? Я ответил, что на неделю или, может быть, на две.

Он снова позвал меня:

— Идем к нам…

Что можно было ему ответить на этот раз? Лгать не хотелось, сказать правду немыслимо, лучше избрать нечто среднее, в некотором роде полуправду.

Я сказал, что мы с его мамой слегка поссорились. И он не стал расспрашивать меня, из-за чего. И это было, в сущности, самое лучшее, что он мог сделать.

Потом я проводил его до дома и отправился дальше. Надо было по дороге домой зайти в галантерею, купить Нате тесьму, мулине и прищепки для белья.

Было начало восьмого, Ната, наверное, уже дома, но я все медлил, все ходил по нашему Гоголевскому бульвару взад и вперед…