Истории печально неизвестного города

Федотов знакомился с любым другим человеком без труда, но в случае с Ульяной присутствовало нечто совсем иное. Харитон боялся узнать что-то отвратительное про это милое создание. Он бы в тот же день замёрз пьяным на морозе или чего похуже. Или вы думаете у поэта дохрена поводов для счастья? Стишки, кабак, печаль, могила. Федотов жил, зная что где-то безмятежно живёт его Ульяна, живёт и когда-нибудь он к ней в реальности подойдёт и тогда заживут… Дети, квартира в центре Петербурга, ох**нная старость. Мечтал он много да не жил вовсе. Харитону и впрямь казалось, что всё впереди. Но судьбе часто бывает по**р. Дурак ё**ный.»

***

…В планах у него было пробыть у брата до вечера и затем, на всех парах в Петербург. Труд никто не отменял, братья пошли с утра в поле, так как Виктор работал косарём, а Харитону было просто забавно вспомнить юность. На третьем часу работ начали они, уставшие, вспоминать.

– Эх, помню я как лет семь назад здесь народу было – тьма. Помню всей деревней выходили. А щас то что так мало? Спились чтоль разом все? – с любопытством интересовался Харитон.

– Сплюнь ты! Просто кто в город уехал, кто куда… – отвечал старший брат, – У нас здесь так то и Тихон, и Вано, и Сеня остались косарями. Это вот в соседней деревне беда. Две бабки да дед один остались. Бросили детишки ихние…

– С чего это?

– А с чего ты нас бросил Харитошка?.. Вот тебе и ответ. Ради денег, конечно.

– Ой, ты мне до самой ямы могильной собираешься вспоминать?! То когда стариков больных, дети бросают – одно, а другое когда юный парень от ужаса бежит. – уже не так дружелюбно продолжал Харитон

– И от какого ужаса ты, интересно, бежал? Не оттого ли, что сам на работу нормальную не мог устроиться, а брат твой родной уму разуму тебя обучал?

Сильно задели эти слова младшего Федотова и он, пожалуй, первый раз в жизни сказал брату всё то, что хотел. Раскрасневшись, подумав пять секунд или пять тысяч лет, тот наконец выдал:

– Отец когда умер мне-ж всего девятнадцать было… Я людям в глаза смотрел и единственное, что искал – сострадание. Ни у соседей, ни у его друзей, нигде не нашёл. А самое знаешь, что страшное? Я этого сострадания и у тебя не нашёл. У тебя, Витя, своя семья уже была, а я один. И так всю жизнь я один. Как ты часто, наверное, любишь говорить Елизавете, что меня “поднял”, “человеком сделал”. Только вот тебе ровно также было бы плевать, коли я бы тогда умер. И вот я от этого ужаса сбежал.

Виктор сделал серьёзный, грубый вид и с размаха ударил брата кулаком в нос. У того, не прошла и одна секунда как потекла кровь

– Я тебя нормальным мужиком хотел вырастить. Ругал каждый раз как свои стишки начнёшь писать, думал: “остепенится дурак”. Нет, кто угодно бы остепенился, но не ты.

– А ты не бойся, – сказал поднявшись с земли Харитон, – Я тебя больше не потревожу. Уезжаю я…

– Куда ты, дурень, собрался? – спрашивал Виктор.

– На похороны свои…

Глава 4

“Часики”

“Прощальные записи №4. До свиданья”

“Вот и всё. Капаю слезами на дневник, жалко если до утра, когда моё тело найдут, не успеет высохнуть. Вот и всё друзья мои. Сейчас глубокая ночь, в моём купе нас двое: я и револьвер. Я поссорился с Витей накануне, он мне даже нос разбил. Я, впрочем, рад что его увидел, хоть не даже не попрощались нормально. Когда назад ехал, извозчика попросил возле охотничьей лавки остановить. Приобрёл там этот револьвер.

Ульяне, если сей дневник отдадут моим друзьям-поэтам, ничего не говорите. Не надо.

Я так подумал давече: а какой смысл девушке знать о том, что какой-то там алкаш её любил?

Если этот дневник отдадут брату, то цени свою семью Вить. Просто цени. Обо мне не вспоминай.

Надо-же, нащупал в кармане часы, которые мужчина потерял в той самой больнице, где мне диагноз поставили. А часики-то остановились.”

Дописав, Харитон выстрелил себе в грудь из револьвера. Над Петербургом в следующий день было пасмурно.

Рассказ “Пробуждение. Буддистская притча о двадцати девяти годах меланхолии и трёх днях счастья”

Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Ни за что на свете я не забуду то самое лето.

Музыка Кобейна, стихи Мандельштама и Никонова, резкая смена погоды. Тогда, я впервые в жизни не чувствовал себя персонажем из книги е**нутого писателя. Тогда, мне было совершенно по**ать на дожди, на пух, заполнивший каждый угол моей комнаты и на выборы, о которых трещали везде.

Тем летом случились три дня. Возможно, лучшие в моей жизни.

Я встретил близкого, духовно и морально, человека – Лизу. Нужно сказать, что перед тем, как встретится, я с ней общался более полугода через социальную сеть “Segnag”. Она живёт на правом берегу Волги, я – на левом. Я в славном городе Саратове, она в Кушинагаре.

– Вы, Елизавета, потрясающая и невероятно красивая девушка. – написал я ей в первый раз.