Истории Приторного человека

– Вы сами меня оставили.

– Да, видимо алкоголь хорошо ударил в голову. Твой дерзкий тон мне кое-кого напоминает.

– И кого же?

– Неважно.

– Тогда я пожалуй пойду, а то мне не комфортно что я напоминаю пьяному взрослому кого-то.

Я встала из-за столика.

– Хочешь увидеть животных? – спросил Август.

– В смысле?

– Я знаю главного в цирке, который везут на остров.

– А вы можете это устроить?

– Могу.

– Но знайте, мои родители будут искать меня если к вечеру не вернусь. И тут куча свидетелей.

– Помолчи дурында, может я и сволочь, но точно не совратитель малолеток.

– Я не малолетка.

– Как скажешь – он допил пиво и встал – Пошли.

Мы вышли из бара, я обрадовалась свежему воздуху. Август шатался из стороны в сторону, старался делать вид что трезв. Это выглядело смешно, зачем пьяные так делают?

Спускались все ниже и ниже, пока не дошли до двери на которой написано 《Посторонним вход воспрещен》. Август открыл ее и мы оказались в помещении похожее на ангар. Нас встретил тот циркач которого облили краской. Август пожал ему руку.

– Здравствуй Шарль.

– Приветствую Август. Кого ты привел? – Шарль посмотрел на меня.

– Я Офелия.

– Какое чудное имя.

– Ну теперь хоть и я его знаю – добавил Август.

– Пришли посмотреть на мою гордость?

Шарль был видимо тоже выпивши, или это его обычное состояние.

– Да – ответил Август.

– Ну тогда идем! – радостно крикнул циркач.

Мы пошли в глубь ангара, передо мной появилась клетка.

– Тут у нас слоны, но они не главные в представлении.

Пошли дальше.

– Вот это первая гордость! – сказал Шарль.

Я подошла ближе к клетке, в темном освещении разглядела четыре серых тела.

– Это волки? – спросила я.

– Да.

Один из них на прыгнул на меня и ударился об решётку. Другие трое вскочили и стали показывать свои зубы. Я испугалась до чертиков и отошла.

– Что это с ними? – спросил Август.

– Оу, прошу прощения. Они плохо переносят переезды. Пойдемте дальше.

Прошли клетку с обезьянами, и опять остановились.

– А вот и вторая моя гордость!

В этот раз я не стала подходить близко.

– Это тигр? – спросила я.

– Да Офелия, и его зовут Тайг.

Он спокойно лежал и смотрел на нас.

– Ему плохо?

– Нет-нет, он самый спокойный в моем цирке.

Тайг привстал и подошел ближе, он смотрел на меня.

– Мне кажется ты ему нравишься – сказал Август.

– Да, он ни разу не шевельнулся за эту поездку – ответил Шарль – Можешь погладить.

– Нет! – ответила я

– Не бойся, он тебя точно не тронет. Я знаю этот взгляд.

Взяв свой страх под контроль, подошла к клетке и протянула руку. Тайг сам подставил свою голову и начал крутить.

– Погладь – сказал Август.

Я так и сделала, тигр как маленький котеночек лизнул мою руку. Мне не хотелось уходить.

– На сегодня хватит, остальное ты увидишь на острове – сказал Шарль.

Он проводил нас до выхода. Теперь мы поднимались, Августа шатало меньше.

– Тебе понравилось? – спросил он.

– Да, спасибо за экскурсию.

– Не за что. Уже вечер и тебе пора к родителям.

– Вы правы.

Я протянула ему руку , он улыбнулся и пожал ее в ответ.

Вернувшись к себе, мама не спросила где я пропадала. Папы не было, чувствую он зашел в тот бар.

Глава XX6XX

HASSLIEBE – чувство ненависти и любви. Слишком хорошее слово, хоть кто-то додумался соединить эти два элемента в один. Как я могу с этим жить? Все ненавидеть, и все это ненавистное так же сильно любить.

ДУША – я человек не религиозный, каждому ведь свое. Кому-то нужна вера, а кому-то нет.《Моя душа болит》– как говорят некоторые. У меня ее нет, если я чувствую то это игра моего разума, никак не души.

《– Да, такова была моя участь с самого детства. Все читали на моем лице признаки дурных чувств, которых не было; но их предполагали – и они родились. Я был скромен – меня обвиняли в лукавстве: я стал скрытен. Я глубоко чувствовал добро и зло; никто меня не ласкал, все оскорбляли: я стал злопамятен; я был угрюм, – другие дети веселы и болтливы; я чувствовал себя выше их, – меня ставили ниже. Я сделался завистлив. Я был готов любить весь мир, – меня никто не понял: и я выучился ненавидеть. Моя бесцветная молодость протекала в борьбе с собой и светом; лучшие мои чувства, боясь насмешки, я хоронил в глубине сердца: они там и умерли. Я говорил правду – мне не верили: я начал обманывать; узнав хорошо свет и пружины общества, я стал искусен в науке жизни и видел, как другие без искусства счастливы, пользуясь даром теми выгодами, которых я так неутомимо добивался. И тогда в груди моей родилось отчаяние – не то отчаяние, которое лечат дулом пистолета, но холодное, бессильное отчаяние, прикрытое любезностью и добродушной улыбкой. Я сделался нравственным калекой: одна половина души моей не существовала, она высохла, испарилась, умерла, я ее отрезал и бросил, – тогда как другая шевелилась и жила к услугам каждого, и этого никто не заметил, потому что никто не знал о существовании погибшей ее половины;》Михаил Лермонтов 《Герой нашего времени》

Ничего не чувствовать это самое лучшее, к сожалению мой разум не может этого сделать. Ему нужно видеть этот мир и чувствовать всем телом как бы я не сопротивлялся.