Истории про девочку Эмили

— Эти годы и то, чему я успел научить тебя за это время, — вот все, Эмили, что я могу оставить тебе в наследство. Мы жили на мизерные доходы, которые я получал в виде завещанной мне пожизненной ренты с имения моего старого дяди, — он умер еще до моей женитьбы. Теперь то имение переходит к благотворительному обществу, а этот маленький домик, где мы жили, был всего лишь арендован на время. С житейской точки зрения, я, несомненно, оказался неудачником. Но родня твоей мамы позаботится о тебе — я это знаю. Порукой тому, в любом случае, гордость Марри. И я думаю, они не смогут не полюбить тебя. Возможно, мне следовало отправить тебя к ним раньше… возможно, мне еще придется это сделать. Но и у меня есть собственная гордость… Старры тоже не без традиций… а Марри сказали мне немало очень обидных слов, когда я женился на твоей маме. Эмили, хочешь, я пошлю за ними в Молодой Месяц?

— Нет! — воскликнула Эмили почти с яростью.

Она не желала, чтобы кто-либо встал между нею и папой в остающиеся у них несколько драгоценных дней. Сама мысль о такой возможности казалась ей ужасной. И так уже плохо, что этим Марри предстоит приехать… потом. Но ей будет почти все равно… тогда.

— Хорошо, моя маленькая Эмили. Мы останемся вместе до самого конца. Мы не разлучимся ни на мгновение. И я хочу, чтобы ты была мужественной. Ты не должна ничего бояться, Эмили. В смерти нет ничего ужасного. Мир полон любви… и весна приходит повсюду… а в минуту смерти ты только открываешь и закрываешь дверь. Есть много красивого по обе стороны этой двери. Я найду за ней твою маму… я во многом усомнился за свою жизнь, но в этом не сомневался никогда. Порой я боялся, что она уйдет так далеко от меня путями вечности, что мне будет уже никогда не догнать ее. Но теперь я чувствую, что она ждет меня. И мы с ней подождем тебя… мы не станем спешить… мы будем неторопливо брести, пока ты не догонишь нас.

— Я хотела бы, чтобы ты… сразу взял меня с собой за эту дверь.

— Пройдет немного времени, и это желание у тебя пройдет. Ты еще должна узнать, какое оно доброе — время. И жизнь приберегает для тебя что-то хорошее — я это чувствую. Иди вперед, дорогая, навстречу будущему, без всякого страха. Я знаю, сейчас у тебя совсем другие чувства… но со временем ты вспомнишь мои слова.

— У меня сейчас такое чувство, — сказала Эмили, для которой было невыносимо скрывать что-либо от папы, — что я больше не люблю Бога.

Дуглас Старр засмеялся — смехом, который больше всего нравился Эмили. Это был такой милый, любимый смех… она даже затаила дыхание — насколько он был ей дорог — и почувствовала, как папа еще крепче сжимает ее в объятиях.

— Нет, ты любишь Его, голубка моя. Невозможно не любить Бога. Понимаешь, Он и есть сама Любовь. И ты конечно же не должна путать Его с Богом Эллен Грин.

Эмили не совсем понимала, что папа имеет в виду. Но ей уже не было страшно: из ее печали ушла вся горечь ожесточения, а из сердца — прежде невыносимая боль. У нее было такое чувство, словно ее со всех сторон окутала любовь, источаемая какой-то великой, невидимой, парящей в воздухе Добротой. Невозможно бояться или испытывать горечь там, где есть любовь… а любовь присутствовала повсюду. Папе предстояло уйти, как он сказал, за «дверь»… нет, он собирался приподнять завесу… такая мысль понравилась ей больше, так как завеса все же нечто не такое твердое и крепкое, как дверь… Он ускользнет в тот мир, мельком заглянуть в который она уже смогла благодаря «вспышке». Папа будет там среди очарования того мира… но никогда не окажется слишком далеко от нее. Она сможет вынести что угодно, если только будет чувствовать, что папа не очень далеко — всего лишь за этой колышащейся завесой.

Дуглас Старр держал дочь на коленях, пока она не уснула; а затем, несмотря на слабость, сумел положить ее в кроватку.

— Она будет глубоко любить… и мучительно страдать… и у нее будут счастливейшие мгновения, вознаграждающие за страдания… мгновения, которые были и у меня. Как родные ее матери поступят с ней, пусть так же поступит с ними Бог, — пробормотал он прерывающимся голосом.

Глава 3 Белый вороненок

Дуглас Старр прожил еще две недели. Много лет спустя, когда воспоминания об этом времени перестали причинять Эмили душевную боль, они стали для нее самыми драгоценными из всех ее воспоминаний. То были прекрасные недели — прекрасные и совсем не печальные. А однажды вечером, когда папа лежал на кушетке в гостиной и Эмили сидела рядом в старом кресле с подголовником, он ушел за завесу — ушел так спокойно и легко, что Эмили даже не подозревала об этом, пока вдруг не почувствовала странную тишину: не было слышно никакого дыхания, кроме ее собственного.

— Папа… папа! — вскрикнула она, а потом завизжала, призывая на помощь Эллен.