Читаем Истории с небес полностью

Клуракан, важный, как король, восседал на столе, болтал ногами и хитро посматривал на Мэтта. Под нос он бурчал не то какую-то песенку, не то стишок. Когда Мэтт поставил перед ним кружку с элем, клуракан заметно приободрился. Двумя руками он с большим трудом поднял огромную (и не только для него) кружку, похмыкал, понюхал, отхлебнул глоточек и сказал с довольным видом:

-- Да, хозяин, это знатный эль! Не то, что та кислятина, какую мне пришлось сегодня пить! Видно, до этой бочки я еще не успел добраться... Твое здоровье!

Мэтт, раскрыв рот, смотрел, как содержимое кружки с неимоверной скоростью исчезает в объемистом брюшке клуракана. Допив до дна, клуракан с блаженным вздохом поставил кружку на стол, достал из кармана крохотную трубочку и закурил. Только тут Мэтт вспомнил о своей кружке. Он отпил несколько добрых глотков, и вдруг почувствовал -- что-то не так. Это был эль, и на вкус, и на вид, и на запах, да только вот в голову он бил почище неразбавленного виски! Мэтт был закаленным бойцом, но, выпив не так уж много, стремительно начал "косеть". Догадавшись, что тут дело нечисто, Мэтт подозрительно взглянул на клуракана. Тот, как ни в чем не бывало, попыхивал своей трубочкой, но что-то в выражении его лукавых глазок не понравилось Мэтту. Он грохнул кружкой по столу, опять схватил клуракана за шкирку и завопил:

-- Слушай, ты, клу... кла... в общем, как там тебя! Признавайся, что ты сотворил с моим элем?!

-- Эй, хозяин, не сердись, не сердись, -- закричал во все горло не на шутку перепуганный клуракан. -- Я пошутил, только пошутил!

-- Хороши шуточки! Вот и верь тебе после этого, жулик! Где это видано -- эль шибает в голову хуже виски! Что ты в него подсыпал, поганец?!

-- Ничего! Клянусь, ничего! Я его только заколдовал! Это была шутка!

-- Заколдовал... -- Мэтт был так поражен, что даже перестал сердиться. До этого дня он ни разу не встречался с подобными существами, и даже подумать не мог, что эта забавная красноносая фитюлька способна на такое. Глядя на клуракана с внезапно проснувшимся уважением, Мэтт осторожно посадил его обратно на стол и спросил:

-- А ты что угодно можешь так заколдовать?

Клуракан, почувствовав, что буря прошла стороной, обрел былую самоуверенность. Он не спеша одернул свою уже изрядно помятую курточку и только потом ответил:

-- Ну, вообще-то, нет. Воду так не заколдуешь. А вот любое пиво или вино -- это можно. Когда наступают сухие времена, и глоточек пива -- и то трудно раздобыть, это заклинание бывает очень кстати.

-- Еще бы! -- протянул восхищенный Мэтт, вспомнив свои собственные сухие времена. Но тут ему в голову пришла новая мысль, и он спросил, пристально глядя клуракану прямо в глаза:

-- Это все здорово. Вот только скажи мне -- для чего ты сделал это сейчас? Не для того ли, чтобы обыграть меня, а?

Клуракан смущенно заерзал на месте, но все же ответил:

-- Если честно, то да. Очень уж мне хотелось тебя обыграть. Но теперь, клянусь, я не буду делать ничего подобного -- или пусть я помру от жажды!

Такой страшной клятве Мэтт не мог не поверить. К тому же, клуракан говорил с таким жаром и выглядел так искренне раскаявшимся, что ему поверил бы кто угодно.

И эта славная парочка, примирившись и позабыв взаимные обиды, вновь уселась за стол и продолжила состязание. Кружка за кружкой исчезали в их глотках, потом они очень душевно спели все песни, какие вспомнили, пуская слезу в самых грустных местах. Кувшин они опростали, пришлось идти в погреб за добавкой. Потом Мэтт вдруг обнаружил, что жалуется клуракану на жизнь, обвиняя весь мир в черной неблагодарности. Клуракан сочувственно поддакивал, не забывая, однако, следить, чтобы эль в кружках не переводился. Увидев, что и этот кувшин опустел, он снова послал Мэтта в погреб. Выпив еще три кружки, Мэтт почувствовал, что все тело его наполняется туманом, мягким и теплым. Как во сне, он вновь наполнил кружки, выпил, и провалился в черную бездну.

Из забытья Мэтта вывел ехидный голосок клуракана:

-- Ну что, хозяин, и кто из нас фитюлька? Быстро же ты сдался -- у меня-то хмеля ни в одном глазу! Твое здоровье!

Послышалось бульканье и сопение, и Мэтт, с трудом оторвав физиономию от стола, мутными глазами уставился на клуракана, который, наклонив кувшин, с удовольствием допивал из него остатки эля. Голова у Мэтта раскалывалась, перед глазами плавали зеленые круги.

-- Водички!.. -- слабым, умоляющим голосом простонал Мэтт. Клуракан тут же оторвался от кувшина, с жалостью посмотрел на Мэтта и побежал за водой. Через минуту он вернулся с ковшиком, полным чистой, прохладной воды из колодца, и сказал, протягивая его Мэтту:

-- Давай-ка, хозяин, соберись с силами и доползи до постели! Я бы рад тебе помочь, да ростом маловат.

Мэтт, фыркая и постанывая, огромными глотками влил себе в пасть сколько смог воды, а остатки вылил на голову. Взглянув на клуракана слегка прояснившимися глазами, он проговорил:

-- Да... Ну и горазд ты, братец, пить... Что же, ты выиграл, и выиграл честно. А теперь я пошел спать.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Стилист
Стилист

Владимир Соловьев, человек, в которого когда-то была влюблена Настя Каменская, ныне преуспевающий переводчик и глубоко несчастный инвалид. Оперативная ситуация потребовала, чтобы Настя вновь встретилась с ним и начала сложную психологическую игру. Слишком многое связано с коттеджным поселком, где живет Соловьев: похоже, здесь обитает маньяк, убивший девятерых юношей. А тут еще в коттедже Соловьева происходит двойное убийство. Опять маньяк? Или что-то другое? Настя чувствует – разгадка где-то рядом. Но что поможет найти ее? Может быть, стихи старинного японского поэта?..

Александра Борисовна Маринина , Александра Маринина , Василиса Завалинка , Василиса Завалинка , Геннадий Борисович Марченко , Марченко Геннадий Борисович

Детективы / Проза / Незавершенное / Самиздат, сетевая литература / Попаданцы / Полицейские детективы / Современная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее