Истории, связанные одной жизнью

Я прожил в Обнинске несколько дней, и мне пришла в голову мысль, а не взять ли маму на некоторое время к нам, в Ленинград. Может быть, пребывание в нашем, хорошо маме знакомом доме и на так ей нравящейся даче, успокоит ее. Я позвонил Нонне, однако она не выразила никакого энтузиазма. Позже я узнал, что она в это время имела постоянный контакт со своей ростовской тетей Марусей, и та ей категорически не советовала приглашать маму в гости: по ее мнению, мама может остаться у нас навсегда или, по крайней мере, надолго. Ноннино настроение было мне неприятно, но не заставило меня отказаться от моей идеи, и я решил ехать с мамой. Задним числом я далеко не уверен, что поступил правильно.

Неприятности наши начались уже при выезде из Обнинска. Все как бы было против нашей поездки. Вначале не пришло во время такси, затем была отменена электричка, на которой мы должны были ехать в Москву, и мы несколько часов сидели не платформе и ждали следующую электричку. Мама была с нами, все видела и, конечно, нервничала.

В Ленинграде пробыли мы недолго. Нонна отнеслась к маме тепло, как будто это был обычный приезд мамы, и она все та же. Затем мы с мамой переехали на дачу. Вроде все было так, как и предполагалось: мама много сидела в кресле на воздухе в саду, настроение было спокойное, мы с ней даже играли в карты. Но тут, несмотря на то, что на календаре был конец июня или начало июля, вдруг резко похолодало. Казалось бы, ничего страшного, я начал топить печь и в доме было не холодно, но я чувствовал, что маме стало не так уютно. Погода дело временное, пройдут холода, опять будет тепло, но случилась очередная неприятность: я где-то переохладил ногу, и у меня начался жесточайший приступ моей хронической болезни, не то подагры, не то артрита, такой, что я не мог не только ходить, но даже наступить на больную ногу. По своему опыту я знал, что болезнь эта может продлиться несколько недель. Что делать? А тут на носу Московские Олимпийские игры, во время которых Москва будет со всех сторон наглухо закрыта. И я ничего другого не придумал, как срочно вызывать Инну, чтобы они с мамой успели до начала игр проехать через Москву. Мой сосед повез меня в ближайший городок, откуда мне удалось дозвониться до Инны.

Конечно, надо было поступить совсем иначе: с мамой вместе переехать в городскую квартиру, дождаться, когда у меня поправится нога, а там смотреть по обстоятельствам. Я не помню, приходило ли мне это решение в критический момент, но, скорее всего, где-то в подсознании засели Ноннины слова о предсказании ее тетки и об отношении к ним самой Нонны. Это называется, сваливать с больной головы на здоровую. Помню только, что после отъезда мамы я не мог себе найти места, чувствовал, что сделал совсем не то, что надо. И поныне я не могу себе это простить, мне кажется, что если бы я не ускорил мамин отъезд, этот год не был бы для нас столь трагичным.

Примерно месяц после отъезда мамы мы прожили спокойно, но в середине августа Инна нам сообщила, что мама чувствует себя плохо. И вот я опять в Обнинске. За это время мама сдала еще больше. Теперь она только лежит, иногда стонет, порой сознание ее покидает. Но почти каждый раз, когда я спрашивал, узнает ли она меня, она утвердительно кивала головой. Видя, как я переношу страдания мамы, по прошествии нескольких дней Инна предложила мне и я, по слабости, согласился, вернуться домой. Конечно, она сопровождала это предложение словами, в которые мы оба не верили, о том, что я приеду, когда маме станет лучше. Я попрощался с мамой.

На следующий день, 27 августа, мы обедали втроем, Нонна, Миша и я. Я за столом рассказывал, слегка смягчая реальную картину: некоторое отдаление от мамы оставляло крохотную надежду. Но вот звучит телефон, голос Марины: “Все кончено, бабушка больше не мучается”.

В Обнинск мы поехали с Мишей. В Москве к нам присоединилась младшая и последняя живая сестра мамы Сусанна, которой в то время уже исполнилось восемьдесят лет. Сами похороны, благодаря, Саше, мужу Марины, были организованы и прошли нормально – и я ему навек благодарен за это.

О маминой семье, семье Либерманов, я, что мог, уже рассказал, рассказал обо всех членах этой семьи, кроме одного человека, самой мамы. Семья была большая, восемь человек детей, старшие мальчики к моменту смерти отца, примерно в 1900 году, уже работали. Хозяйкой дома после смерти дедушки, конечно, была бабушка, но ее главной помощницей и, в какой-то мере, распорядительницей в доме была моя мама, Сарра, по меньшинству третья.

Закончила мама гимназию с золотой медалью, но о получении нормального высшего образования в то время не было даже и речи – необходимых для этого денег в семье не было. Интересно, что золотая медаль тогда означала, что этот факт золотом оттеснен на аттестате зрелости и также выдан сертификат на приобретение номерной золотой медали. Но за саму медаль надо было платить собственные деньги. Поэтому медалистка осталась без медали. Как могла, она, будучи еще гимназисткой, подрабатывала репетиторством.