Истории Ворона

Говорить о Тане не хотелось. Вчера вечером Таню встретил после работы какой-то субтильный типчик: чмокнул в щеку, взял за руку. А Кульчий, прячась в тени трансформаторной будки, медленно отрывал белые лепестки и бросал под ноги. На душе сержанта было пусто и гулко.

Вазов затормозил перед воротами с огрызком таблички «…АСПОРТ ОБЪЕК…» и распахнул дверцу.

– Автомат не забудь.

Кульчий не ответил. Почти привык к шуткам Вазова.

Ворота оказались закрыты.

Как и другие, в конце забора.

– Ответственного, как я понимаю, искать бесполезно. – Кульчий задрал голову на здание. – Ну что, вскрываем?

– Погодь, тут еще одна дверь есть.

Они объехали стройку по восточной стороне и остановились в тени приземистых ветхих, еще совковых складов. На обшарпанной стене висел новенький рекламный щит – жителей микрорайона заманивали в парикмахерский салон.

– Усики не надо подровнять? – спросил Вазов.

Кульчий подошел к калитке.

– Открыто. – Старший сержант опустил щиток шлема и разложил приклад автомата. За калиткой, скорее всего, ничего серьезного (подростки пошалили да сделали ноги), но правила никто не отменял. Автомат он, впрочем, оставил висеть в походном положении.

Солнце было высоко, но почти не грело. Полицейские пошли по периметру, заглянули во внутренний дворик.

– Это что за окна такие? – задрав голову, спросил Вазов.

– По ходу, не окна, а прожекторы.

– Чудны дела твои…

– Кажется, я знаю, где звенело, – перебил Кульчий.

Заканчивая обход, они вышли к шеренгам бытовок. Стекла были разбиты как минимум в двух.

– Давай с той стороны, а я внутри посмотрю.

Вазов кивнул. Щиток он так и не опустил.

В группу задержания Вазов попал полгода назад, до этого патрулировал мемориальный комплекс. Нормальный мужик, несмотря на бескостный язык. Дома у него подрастали близняшки. Жена работала в городской больнице и вечно сватала Кульчию подруг. «Главное, не пациенток», – предупреждал Кульчий.

Бытовка стояла впритык к зданию, за спуском в подвал. Кульчий заметил, что дверь в подвал приоткрыта, но решил сначала проверить бытовку.

Не заперта.

Он вошел. Стол, стул, стеллажи с инструментами и груда заскорузлого тряпья под окошком, присыпанная битым стеклом.

Кульчий не к месту вспомнил, как, работая на маршруте, искал с кинологом пропавшую учительницу. Собака привела к кромке воды. В речке нашли человеческие пальцы. Прочесали кустарник – обнаружили тело. Лицо учительницы…

Груда шевельнулась.

Кульчий перехватил автомат за рукоять. Табельным оружием ему приходилось пользоваться только в тире. Медленно подошел, чтобы проверить.

Если это и была сваленная в кучу одежда, то он не видел отдельных предметов – только бугристую корку и глубокие трещины, как в высохшей грязи.

От накатившей смрадной волны – резкий тухлый запах – его качнуло назад. Он задел носком ботинка груду (только сейчас осознав, что она напоминает шар), и груда провернулась.

На Кульчия смотрело красное пятно.

Секунду или две, а потом прыгнуло вперед, заглатывая автомат и руки полицейского. Левую огромный шар откусил по локоть, у правой оттяпал кисть.

От неожиданной, безбожной боли Кульчий закричал. Ему показалось, что руки облили бензином и подожгли. Из обрубков хлынула кровь. Вместе с этим болевой шок перехватил горло – крик оборвался.

Тварь поглотила его руки.

Кровь попала на щиток, потекла жирными струями. Кульчий затряс головой и повалился на спину. Его била крупная судорога.

Он уже ничего не видел из-за крови – собственной крови, которая била в шлем из обрубка его

руки, – но оставался в сознании, когда что-то почувствовал… что-то, кроме выжигающей боли… новую боль. Шар поедал его ноги. Как будто твари было мало его рук, его рук, которыми он мечтал гладить Танины волосы…

За этой мыслью была темнота.

Вазов снял автомат с предохранителя и разрядил магазин в «зубастика», который с чавканьем пожирал то, что осталось от сержанта Кульчия. Старый сериал ужасов, который он смотрел в юности, всплыл в голове почти сразу. Нажимая на спусковой крючок, Вазов – какая-то его часть – видел катящийся шар из злобных голодных созданий: шар прокатился по человеку, оставив одни косточки.

Цевье автомата скользнуло в ладони. Магазин опустел.

Верхняя половина Кульчия выпала из алой, широко распахнутой пасти. Бронежилет был пожеван, будто картон. «Зубастик» одеревенел. Из пулевых отверстий сочилась черная жижа. В голове Вазова все еще стоял отвратительный сухой хруст, с которым акульи зубы твари перемалывали человеческие кости. Он отступил, когда лужа крови коснулась его ботинок.

И ужаснулся тому, что его мозг по-прежнему был способен искать и находить эти неуместные сравнения.

«Как в той древней игре, – подумал Вазов. – В сучьем пакмане…»

Железная дверь валялась у колонны, на осколках плитки. Петли были сломаны, а сама дверь выглядела точно лист жести, по которому приложились молотом.