Истории замка Айюэбао

Он потерял сознание, а когда очнулся, уже опустились сумерки. Рядом стояла прокисшая каша, лежали пампушка и кусочек солений. При виде пищи он рефлекторно протянул к ней руку, но, схватив еду, понял, что не может есть: кровь застряла на зубах и склеивала губы. Он с усилием разлепил их, пошевелил языком и путём неимоверных усилий чуть-чуть приоткрыл рот, но, как ни старался, не смог откусить зачерствевшую пампушку. Среди ночи к нему в камеру вошёл человек средних лет в форме из чёрного сукна. Из кармана у него торчала ручка; он достал из кармана очки, надел и посмотрел на заключённого. За ним следом вошёл молодой человек, и оба стали о чём-то перешёптываться.

На рассвете два человека с ружьями за спиной открыли камеру и прокричали:

— Вставай, дело есть!

Не зная, что его ждёт дальше, Баоцэ продолжал лежать на кровати. Кто-то подошёл, расстегнул цепи у него на лодыжках и попытался отделить от кровати его тело, но кандалы с ног не снял. Взяв заключённого под руки, они полуволоком потащили его к двери. Солнце светило так ярко, что было больно открыть глаза. Они прошли по коридору и вышли во двор, где стояла машина. Кузов был уже полон арестантов, и его подняли к ним. Только оказавшись в машине, он заметил на всех людях в кузове таблички. Он понял, что их сейчас повезут по улицам. Его сунули в самую гущу дурно пахнущих арестантов. Было в кузове и несколько людей в кожаных ремнях: они были вооружены до зубов, а на ружьях поблёскивали острые штыки.

Машина тронулась. Один из его соседей в отчаянье застонал и тихо что-то забормотал.

2

Баоцэ показалось, что пронзительный крик обжёг, заполнил его целиком, от макушки до пят. Этот крик захватил его полностью: всё его тело ревело и завывало, то звонко, то грубо, перекрывая стук сердца и весь уличный шум. Солнце поднялось над горизонтом: казалось, оно и есть источник этого крика, этого мощного вопля, который низвергается с небесных просторов на землю и, разлетаясь вдребезги, серебряными осколками проносится в воздухе между людьми и над крышами домов. Этот душераздирающий звук становился невыносимым, и Баоцэ хотелось заткнуть уши руками, но руки его были туго стянуты верёвками, а на запястьях поблёскивали кандалы. На груди висела тяжёлая табличка, и проволока, к которой она была прицеплена, врезалась в шею сзади. Одна отчётливая мысль, прорвав бесчисленные звуковые барьеры, втиснулась в сознание и коснулась грядущей развязки: это прощальная поездка, это самый долгий, но и самый короткий в бренном мире путь. Он увидел, что за машиной следует людской поток: одни поднимали кулаки и грозили людям в кузове, другие неподвижно пялились. За спиной кто-то дёрнул его за узел верёвки. Это движение говорило о том, что сзади его держит специально приставленный человек, а сам он лишь добыча и в данный момент принадлежит ему. Он не мог повернуть голову, чтобы узнать, как выглядит этот человек со штыком за спиной. Ненависть помогла ему на время избавиться от взрывов звуковых волн, и он вспомнил о самом главном: проститься с родными. Мама, бабушка, дикая цедрела у дороги, матушка из Саньдаоган. При воспоминании о Ли Ине у него из глаз полились горячие слёзы. Казалось, учитель стоит в расщелине среди клубов тумана, на границе между двумя мирами. Потрясённый, сияющий от радости, он смотрит на своего ученика, словно спрашивая: «А ты откуда взялся?» В горле застрял ком. Юноша не мог ответить, он мог говорить только сердцем и взглядом, и он так ответил любимому учителю:

— Да, это я. Это так печально и так не вовремя, но перст судьбы указал на меня, заставил поторопиться с утра пораньше. Учитель, может быть, я не самый несчастный человек на этом пути. Учитель, позвольте преклонить перед вами колени, снять с волос всю налипшую на них грязь, позвольте излить перед вами наполняющий меня стыд: дорогой учитель, я очень виноват перед вами, я вёл себя неосмотрительно и беспечно, поэтому так и не смог добраться до Циндао и навестить вашего отца, не смог выполнить вашу последнюю просьбу. Это моя самая большая печаль — я отложил на потом такое важное дело! Это невосполнимая потеря.