Он не произносил ни слова. Его точные и энергичные движения были порой неожиданны и заставали врасплох. Его сила сначала удивила её, но потом она поняла, в чём дело: у него были крепкие и мощные ноги. Оказывается, он совершал долгие ежедневные пробежки у озера и минимум дважды в неделю ходил в горы. Иногда он обращался с ней так, словно за что-то ей мстил; казалось, что сейчас он в порыве ярости поднимет её над головой и с размаху швырнёт с крутого обрыва. Однажды, изучая его бледное лицо в лунном свете, проникавшем в комнату через щели в занавесках, она и впрямь заметила застывшую на нём злобу.
За глаза она прозвала его «тощий» и, вздыхая, бормотала: «Кто бы мог подумать, что такой слабый и хрупкий мужчина окажется таким жестоким! Хромоножка мой, на язык-то ты остёр, да только по сравнению с Тощим не сильнее овечки!» Она старалась выкинуть из головы воспоминания о любовных утехах с «овечкой», но никак не получалось. До чего странные создания эти мужчины, до чего же они разные! Одни красивые, но бестолковые, а другие словом режут, как острым ножом. Как же ей хотелось поделиться своими мыслями и чувствами с этим человеком, с которым ей суждено прожить жизнь, но такой возможности не представлялось. Её муж был с головой погружён в работу и все свои печали и радости хранил глубоко в душе. Только такие люди и способны всего за год выбиться в богачи. Позже она случайно узнала, что у Тощего есть дядя, который пользовался практически неограниченной властью. Тогда до неё дошло, откуда в этом человеке столько мощи и высокомерия. Ещё больше её удивляло и удручало то, что с ним она не могла даже пококетничать, и эта неудовлетворённая потребность скоро превратилась в тяжкий груз.
Однажды, когда она разбирала книжные формуляры, снизу донёсся до боли знакомый рокот мотора. До окончания рабочего дня было ещё далеко, вряд ли он приехал за ней. Это действительно оказался муж, а не водитель. Он неспешно прохаживался по читальному залу, дожидаясь, когда уйдёт последний посетитель, а затем быстро запер дверь и, повернувшись к ней, сказал:
— Собирай свои вещи, больше ты сюда не вернёшься.
До неё дошло: этот мужчина уже всё обсудил с её начальством и отныне она здесь больше не работает.
— Что это значит? Мне же нужна работа!
Сощурив свои миндалевидные глаза и наклонившись к ней, он ответил:
— Другим можно, а ты работать не будешь!
Она остолбенела. Ей сразу же вспомнились слова Хромого. Эти двое, такие разные и внешне, и по характеру, произнесли одну и ту же фразу, слово в слово. Она понимала, что Тощий руководствовался теми же причинами, что и Хромой. Этот мужчина не допустит, чтобы его женщина работала под посторонними взглядами. Хромой в своё время детально изложил ей свои доводы: «Тебе нельзя быть на виду! Ты же можешь такую кашу заварить, тем более в нынешнюю эпоху открытости. Тебе можно находиться только в нелюдных местах, где, кроме тебя, никого не должно быть». Она возмущённо спросила:
— Ты что, решил меня под замок посадить?
— Под замок и под строгий надзор!
Тощий силой вывел её с работы и увёз на машине. С тех пор её деятельность ограничивалась прогулками по саду и у озера. В саду работали одни женщины — они с ней почти не разговаривали. Рассматривая своё отражение в воде, она вглядывалась в причину своих несчастий: чуть полноватое телосложение, нет, скорее стройное тело с пышными формами; зад, пожалуй, великоват; спина и грудь вроде ничего, но кто-то говорит, что они слишком хороши; губы на одну десятую долю полнее, чем надо, так что некоторым так и хотелось их отшлифовать до нормального размера. Иногда её тянуло утопиться в озере. Жизнь взаперти была равносильна медленной смерти.
— Я хочу работать, я должна заниматься тем, что мне нравится, — сказала она мужу в темноте.
Ночь скрывала злобное выражение на лице Тощего, но ни с чем не сравнимые негодование и ярость ощущались в его крепких конечностях: сконцентрировав в ногах всю силу, он поднял её в воздух. Перекинув беспомощную женщину через плечо, он с силой поднял её как можно выше и безжалостно швырнул вниз. Она почувствовала удар позвоночником о кровать. К счастью, матрас был пружинный, и это спасло её от травмы. Она умоляюще застонала от боли, но это было только начало. С полуночи до самого рассвета он терзал её, не жалея сил и при этом не издавая ни звука. Когда она, казалось, уже готова была испустить дух, он разминал её обеими руками, приводя в чувство и заставляя её в отчаянии открывать глаза. Перед самым рассветом она уставилась на него неподвижным взглядом.