В последний год учёбы ей постоянно докучали. Это ей льстило и в то же время приводило в смятение. Она как-то сказала Хромому:
— Меня, что называется, придавили тяготы и лишения.
Парень рассмеялся:
— Это всё из-за либидо, ничего удивительного. Им никогда в жизни не одолеть неприступной вершины.
В этот период наиболее плодотворным занятием для неё стало чтение. Как и Хромой, она много времени проводила в плену книжных переплётов. В них таился целый мир грёз. Листая страницу за страницей, спускаясь с одной строки на другую, она погружалась в самую глубину, где её ждали шумная разноголосица и повергающие в трепет тайны. Иногда она отождествляла себя и своего хромоножку с героями книг, и разница была лишь в том, что они оба по-прежнему оставались снаружи. Иногда она воображала, как однажды войдёт в книгу. Резвясь среди книжных стеллажей, они с Хромым часто изображали книжных героев. Её очень забавляло говорить на разные голоса, она чувствовала себя на голову выше других. Оставаясь одна, она доставала и рассматривала полученные за несколько лет особые подарки, хранившиеся в деревянной шкатулке: смоченные слезами любовные письма, фотографии, прядь волос… Были среди них и совершенно удивительные безделушки: ракушка размером с пуговицу, перо, дохлый воробей, скальпель. К людям, которые дарили ей эти подарки, она испытывала жалость, смешанную с удивлением и недоумением. Этот хаотичный набор безделушек и мелочей мог повергнуть в смущение и даже возмущение, но она продолжала их хранить. Она воображала, до чего было бы докучливо и страшно, если бы эти люди, далёкие или близкие, но скрытые во мраке, вдруг объявились, вышли бы с ней на связь. Ей так хотелось отдать все свои запасы любимому хромоножке, но поколебавшись немного, она махнула на них рукой. Некоторые истории, которые ещё немного и произошли бы, лучше оставить при себе.
Один профессор-пенсионер лет семидесяти, держа в руках розу, встал у неё на пути; его янтарные глаза впились в её высоко вздымающуюся грудь, и он невнятно пробормотал:
— Э-э-э-э!
Его дряхлые ноги подрагивали под порывами ветра, кадык стал двигаться вверх-вниз, из глаз полились слёзы. Она спросила, что ему нужно. Он запинаясь пролепетал:
— Я ещё много чего могу. Сейчас же я в основном хотел… почтительно преподнести вот это!
В сумерках ей снова вспомнился этот старик, у которого она училась. Она тогда оказалась в крайне затруднительном положении и, сгорая от стыда, постаралась всеми средствами отделаться от него. Вообще-то она могла многое сделать для своего учителя, но, по правде говоря, ей и без него хватало поклонников — молодые не давали проходу. А ей, спешащей на встречу с любимым, ещё нужно было по пути заскочить за продуктами. Ухажёры ходили за ней толпами, проявляя свои чувства самыми разными способами и превращая порой её жизнь в кошмар. Когда она училась, всегда относилась к старосте курса с уважением, как к старшему брату. Но однажды, уже после завершения учёбы, она столкнулась с ним на улице. Она радостно шла рядом с ним, как вдруг на углу он с рычанием прижал её к стене. Она стала сопротивляться и, высвободившись из его трясущихся от страсти объятий, спросила:
— Мы всего год не виделись, когда ж ты успел стать таким козлом?
С трудом переводя дух, бывший староста разочарованно смотрел на неё:
— Почему же сразу «козлом», просто со временем… со временем кое-что понял.
— Что ты понял?
— Сколько серьёзных дел я отложил на потом!
Она бросилась от него наутёк, а он затопал следом, вопрошая:
— Что же мне теперь делать?
Но ещё неожиданней было то, что нашлись и более прямолинейные люди. Однажды она по приглашению учителя пришла на банкет. Её посадили за один столик с какой-то большой шишкой. В самый разгар мероприятия её важный сосед, мужчина за пятьдесят, поначалу проявлявший изысканные манеры, схватил её за руку под столом и метко положил прямо к себе между ног. Такого она никак не ожидала. Она попыталась отдёрнуть руку, но не смогла даже пошевелить ею: сил этому мужчине было не занимать. После банкета она пожаловалась учителю, но тот лишь пожал плечами:
— Да, с ними такое бывает, ничего страшного.
Закончив институт, она устроилась сотрудницей архива в одну крупную организацию. Работа была не по специальности, но она комфортно себя чувствовала среди книг. На третий же день после её трудоустройства Хромой взбунтовался. Она возразила:
— Как же я могу не работать?
— Другие пусть работают, а тебе нельзя!
— Да что такого-то?
— Боже мой! Всё ты понимаешь, дурочку из себя не строй. Разве можно такой, как ты, работать под посторонними взглядами? Это слишком рискованно и абсолютно недопустимо!