Истории замка Айюэбао

Цветочной Госпожой звали молодую тёлочку, которую уже два года держали в замке в качестве домашнего питомца — это был выбор самого председателя совета директоров. Он лично спроектировал для неё жилище, которое язык не повернулся бы назвать стойлом: это было прелестное просторное помещение, в которое вёл небольшой коридор. Площадью около сотни квадратных метров, это жилище имело стеклянную крышу; на полу лежал слой белого песка, а в одном из углов громоздилась куча соломы; вдоль стены протекал ручеёк и кругом росли вечнозелёные растения. Тёлочка обычно отдыхала на соломе либо праздно прогуливалась возле ручья. На её шкуре не было ни пятнышка грязи. К её владениям примыкала небольшая комнатка, отделённая раздвижной стеклянной дверью. В комнатке имелись софа цвета верблюжьей шерсти и винный шкаф из птероцелтиса. От жилища Цветочной Госпожи до главного зала по прямой было лишь чуть больше тридцати метров, и по этой причине кто-то выразил беспокойство, что в зале будет вонять скотиной. Однако председатель совета директоров возмутился:

— Разве может от неё вонять? Конечно же нет. Да она самое чистое существо в этом замке!

Впоследствии все убедились, что Чуньюй Баоцэ прав: из жилища Цветочной Госпожи, которое стало его излюбленным местом, неизменно доносилось лишь приятное благоухание.

Букеты стали приходить каждый день.

— Что же с этим делать, председатель! — в некотором смятении обратилась Куколка к хозяину.

Тот, взглянув на неё, спросил:

— Издала-таки вопль отчаяния?

Она ничего не ответила.

Это разговорное выражение — своего рода местная кодовая фраза — было в ходу у обитателей замка. Только хозяин мог дать яркое и обстоятельное толкование этому обороту, в основе которого был опыт всей его жизни: издать вопль отчаяния — это то же самое, что зачерпнуть его обеими руками и передать кому-то; точно так же передают какую-нибудь вещь. Это означает, что кто-то в крайнем отчаянии и унижении признаёт свой полный провал; это жалобный стон безысходности. Вряд ли найдётся другая фраза, которая столь точно охарактеризовала бы страшные жизненные обстоятельства, описала бы ту крайнюю степень душевных мук, на которые некому пожаловаться, и весь ужас позора и унижения. При виде переживаний Куколки у Чуньюй Баоцэ сердце сжалось от жалости. Он, конечно, понимал, что она преувеличивает опасность своего положения, но ему не хотелось больше мучить её.

— Ладно, я сам всё разрулю, но пусть это послужит тебе уроком.

— Обязательно послужит.

— Вот ведь странно, обычно женщины себя переоценивают, а у тебя всё наоборот, — с этими словами он провёл пальцем по её носу и удалился.

Глядя ему вслед, она чувствовала, как её захлёстывают волны благодарности. Его лёгкая и непринуждённая, но в то же время солидная походка оставляла после себя бурлящий воздушный поток, — никогда не подумаешь, что эта походка принадлежит человеку пятидесяти семи лет. Повнимательнее приглядевшись к его лицу, можно было заметить, что его тщательно выбритый подбородок менее чем за полдня вновь превращался в наждачную бумагу, обрастая щетиной, острой и внушающий ужас, как и его душа. Наконец-то можно было больше не ломать голову над этой сложной и опасной ситуацией. Куколка облегчённо вздохнула. Ещё вчера она беспокоилась, что ей придётся испытать на себе традиционный способ наказания, принятый в замке: с провинившегося прилюдно спускают штаны, обнажая бледные ягодицы, и от души шлёпают десять, а то и двадцать раз. Этот способ наказания её в своё время пугал так, что аж дыхание перехватывало. Дело было в первую весну после её прихода в замок, когда один очкастый копиист из секретариата похвалялся своими исключительными литературными талантами. Это дошло до ушей председателя совета директоров, и он сказал руководителю секретариата:

— Его надо выпороть.

Она-то думала, что это предостережение и упрёк, и даже представить себе не могла, что с хвастуна и впрямь стянут штаны и отхлестают по голой заднице, да ещё и на глазах у коллег. За эти годы немало здешнего персонала подверглось такому наказанию. Со временем с ним смирялись, но запоминали на всю жизнь. Как-то раз она проговорилась о своём страхе и о том, что если с ней такое случится, то это будет самый ужасный эпизод в её жизни. Однако шеф её успокоил:

— Не волнуйся, вряд ли дело дойдёт до тебя.

Но это лишь ещё больше испугало её, потому что в его словах она расслышала тщательно соблюдаемую тактичность: он не сказал «ни в коем случае», он сказал «вряд ли».