Истории замка Айюэбао

В поезде, доводящем до исступления своей неспешностью, Баоцэ всю дорогу ехал, прикрыв глаза и вспоминая свой недавний тяжёлый сон. Он уже не испытывал ни удивления, ни страха, он лишь чувствовал, что все пережитые невзгоды, бегство и скитания — всё было во имя этого запоздалого приглашения. Самые важные встречи в жизни человека всегда происходят неожиданно, и от них нельзя уклониться. Ну что ж, значит, нужно их принять. Весь завод, вся заводская территория Саньдаогана грохотала и суетилась, все окликали его, радуясь его возвращению. Он отсутствовал всего-то чуть более десяти дней, но дел накопилась целая гора, всем он требовался, и нужно было всё улаживать по порядку. Днём он сбивался с ног, пытаясь всё успеть, а по ночам размышлял. Кукурузное поле с редкой растительностью, едкий, но такой манящий дым сигарет. Он садился на кровать и читал книги, которые взял из той комнатки. Книги были старые, зачитанные, хранившие на себе следы многочисленных прикосновений рук Ли Иня и навеки пропитанные его запахом. Положив книгу возле подушки, Баоцэ погружался в сон. Днями и ночами он крутился как белка в колесе, день ото дня набирая скорость и не в силах остановиться. Он чуть ли не с мольбой восклицал: больше всего на свете я хочу остаться здесь, в этом месте я заново родился, я никуда не уйду. Но и усидеть на месте было слишком сложно, в ушах его эхом звучал грубый и в то же время полный нежности шёпот: раньше уедешь — раньше вернёшься. Боже, теперь-то он на своей шкуре испытал, что значит поговорка «военные приказы исполняются без промедленья». Он не мог этому сопротивляться. Поколебавшись в нерешительности несколько дней, он в очередной раз закинул на плечи рюкзак и заспешил в дорогу.

Синмэй, похоже, всё это время ждала Баоцэ, и его возвращение не стало для неё сюрпризом. Она молча сняла с него рюкзак и принесла тазик с водой для умывания. Баоцэ старался сдерживать себя, но с момента приближения к тому дому его душа заполыхала. Женщина начала готовить ужин, всё получалось у неё быстро, аккуратно и ловко. Клубни таро, жареная капуста, рыбьи головы и пампушки, а ещё суп с сырым яйцом, побегами бамбука и мелко нарезанным мясом. Она взяла с книжной полки армейскую флягу, вытащила пробку и побултыхала. Комнату наполнил крепкий запах алкоголя. Баоцэ отказался, а она поднесла фляжку ко рту, шумно сделала несколько глотков и, завинтив крышку, поставила флягу на место:

— Будет на столе — ничего, кроме зла, не принесёт.

На самом деле она не очень-то умела пить: уже после нескольких глотков лицо её налилось краской, подчёркивавшей её поднятые брови, а в поведении стали проглядывать прямые и немного мужицкие манеры.

— Пристрастие к курению и выпивке у меня осталось с военных лет.

Она очень быстро расправилась с ужином и стала наблюдать, как ест Боацэ; в глазах её читались любовь и нежность. Под её взглядом Баоцэ оробел и расчувствовался. Он не ощущал вкуса еды, всеми силами старался избегать её взгляда и не смотреть на её пышную грудь. Ещё не стемнело, и женщина, удостоверившись, что на улице светло, стала натягивать сапоги с высокими голенищами. Он понял, что она собралась на прогулку, однако ему не хотелось её сопровождать: он весь день провёл в дороге и слишком устал. Но она без лишних разговоров похлопала его по плечу и велела следовать за ней.

Они снова пришли на то поле, где торчали редкие побеги кукурузы. Смеркалось. Они уселись прямо на земле на грядку. Сигарета в зубах у женщины то вспыхивала, то гасла. Подняв голову, она любовалась облаками на западе. Затем она выплюнула сигарету и притянула к себе его лицо, выпуская дым изо рта ему навстречу. Он громко закашлялся, на глаза навернулись слёзы.

Такой я человек, не могу я бывать в поле, а уж если оказываюсь здесь, то перестаю себя контролировать. — Она изогнулась в пояснице, заключила его голову в свои объятия, покачиваясь из стороны в сторону, а затем нагнула голову к его макушке и глубоко вдохнула, прищурившись.

Схватив его руку, она положила её себе на грудь. Баоцэ почувствовал, что у него заложило нос, и ему приходилось дышать открытым ртом, но и это было трудно: она непрестанно целовала его в губы, обрушив на него всю свою колоссальную нежность. Баоцэ, отчаянно сопротивляясь, жадно глотал ртом воздух, грудь его быстро опускалась и поднималась.

— Что с тобой?

— Я… Я хочу вернуться.

Синмэй помолчала мгновение, затем поднялась на ноги:

— Ну что ж, ладно, пойдём домой, а то на земле сидеть вредно для почек.

Шли очень быстро. Высокие сапоги Синмэй всю дорогу поскрипывали, и от этого скрипа у Баоцэ трепетало сердце. Он думал о том, чтобы развернуться и броситься наутёк, но продолжал следовать за ней по пятам под неутихающий бешеный стук своего сердца.

В комнате по-прежнему ощущались аромат еды и едва различимый запах алкоголя. Уже окончательно стемнело, и они зажгли свет. Электричество здесь провели недавно. Синмэй скинула с себя сапоги и как была, босиком, подхватила его на руки. Звонко выдохнув, она сказала:

— Вот что значит мужчина: хоть и тощий, а всё равно тяжёлый.