Когда в 1857 году Ге окончил учебу, у него был один Бог — Брюллов. Мудрено ли? Все классы, коридоры, лестницы Академии были заполнены Брюлловым: этюдами, суждениями, изречениями Брюллова, рассказами о Брюллове, анекдотами о Брюллове… Один бог восседал на Олимпе — Карл Павлович Брюллов! Ге хотелось взлететь подобно своему кумиру. Начал несколько картин, но ничего значительного не вышло. Уехал в Италию. Однако и там ничего не получалось. Тогда решил бросить живопись, вернуться в Россию и заявить, что у него нет таланта, ошибся.
И вот, когда казалось, что впереди беспросветно — ему вдруг
.. Ах, какая то была страшная ночь! До чрезвычайности унылая, длинная ночь! Во время тайной вечери апостол Петр сказал Иисусу:
— С Тобой я готов и в темницу, и на смерть.
А Господь ему на это:
— Говорю тебе, Петр, не пропоет сегодня петух, как ты трижды отречешься от меня.
После вечери Иисус смертельно тосковал в Гефсиманском саду и молился, а бедный Петр истомился душой, ослабел, веки у него отяжелели, и он никак не мог побороть сна. Спал. И в ту же ночь Иуда поцеловал Иисуса, поцелуем указав Его мучителям. Связанного Иисуса вели к первосвященнику и били, а Петр, изнеможенный, замученный тоской и тревогой, не выспавшийся, предчувствуя, что вот-вот на земле произойдет нечто ужасное, шел вслед… Он страстно, без памяти любил Иисуса и теперь видел издали, как Его били.
Пришли к первосвященнику. Иисуса стали допрашивать, а работники тем временем развели среди двора огонь, потому что было холодно, и грелись. С ними около костра стоял Петр и тоже грелся. Одна женщина, увидев его, сказала:
— И этот был с Иисусом, — то есть, что и его, мол, нужно вести к допросу.
Все работники, что находились возле огня, подозрительно и сурово поглядели на Петра, он смутился и сказал:
— Я не знаю Его.
Немного погодя кто-то снова узнал в Петре одного из учеников Иисуса и сказал:
— И ты из них.
Но он опять отрекся.
И в третий раз кто-то обратился к нему:
— Да не тебя ли я видел сегодня с Ним в саду?
Он третий раз отрекся. После этого запел петух, и Петр, взглянув издали на Иисуса, вспомнил слова, которые Он сказал ему на вечери.
Вспомнил, очнулся, пошел со двора, и горько-горько заплакал.
И все-таки апостол Петр, трижды за одну ночь отрекшийся от своего учителя, не свернул с Его пути. Пошел дальше. Позорная кличка предателя навеки осталась за Иудой.
Ге взволновало не предательство, а
Николай Николаевич в своей картине решил представить момент тайной вечери, когда Христос сказал ученикам:
— Один из вас предаст меня.
Иуда спросил:
— Уж не я ли?
— Что делаешь, делай скорее, — ответил ему Иисус.
Ге вдохновенно взялся за работу. Он, который вчера только отбрасывал кисть и повторял слова Брюллова: «Лучше ничего не сказать, чем сказать ничего», теперь горел, как в лихорадке. А все потому, что увидел там, где и не искал!
Картина «Тайная вечеря» была подмалевана за неделю. Ге словно вошел в комнату тайной вечери на минуту позже, чем все, кто писал этот эпизод до него. Роковые слова не только произнесены, они уже пройденный шаг. Совершается роковое действо. Близ Иисуса лежит Иоанн: он все понял, но не в состоянии поверить возможности такого разрыва. Вскакивает Петр, — он тоже понял и пришел в негодование — он горячий человек. Остальные апостолы думают, что Учитель просит Иуду сходить и прикупить еще еды.
Уход Иуды незаметен.
Художнику некогда было даже остановить мгновение — рассказать о каждом из учеников Христа. Да и нужно ли? Через час, когда придут арестовывать Иисуса, апостолы разбегутся со страху.
Николай Николаевич писал запойно. Приходил в мастерскую на рассвете, в длинном, до полу, старом халате, подходил к картине и засучивал рукава. Но не принимался сразу. Садился напротив картины в кресло, крутил папироску. Искоса разглядывал холст, дымил… Потом резко вставал; обжигая пальцы, торопливо гасил папиросу; путаясь в халате, теряя туфли, спешил к полотну, брал палитру. Писал быстро, смело, держа в вытянутой руке нацеленную кисть, как боевую шпагу.