Истории

Только под самое утро задремал. Проснулся от стука в дверь. Входит мой переводчик Андре (он вообще-то наш, русский Андрей, но офранцузился, поскольку жил там долго) и передает послание от Дантеса. Мол, уважаемый господин Горький, я не был с Вами знаком, было взбешен и, несмотря на разность в возрасте и положении, готов был немедленно наказать Вас за дерзость. Но тут мои русские друзья дали мне ознакомиться с вашими сочинениями, которые привели меня в истинный восторг. Особенно стихи! Даже в переводе они звучат столь чарующе, что я заколебался и понял, что не могу лишить русскую поэзию ее восходящего солнца! В связи с этим наш конфликт прошу считать исчерпанным! Ваш Жорж Дантес.

Честно скажу, я растерялся. С одной стороны звучало как насмешка. Какое я, к черту, «солнце» рядом с Пушкиным? А с другой — может, ему мои стишки и в самом деле очень понравились?! Но что есть тогда комплимент поэту от убийцы Пушкина?

Дня два я мучился, потом решил, как поступить: записку эту, хвалебно-позорящую, порвал. И с той поры — стихи писать бросил, что и считаю своим вкладом в великую русскую поэзию.

История 2-я

Этот сюжет мне рассказал Николай Павлович Акимов, замечательный режиссер, театральный художник, руководитель Ленинградского Театра комедии. Несмотря на специфику его театра, следующую из самого названия, беспартийного Акимова часто вызывали в Ленинградский обком и требовали «усерьезнения репертуара» с точки зрения «партийности, гражданственности, исторической революционности» и прочих малопонятных вещей.

Однажды после такой накачки он вдруг и рассказал мне, молодому драматургу, эту историю, начав так:

— Партия требует от меня гражданственность? Пожалуйста! Р-революционность? Готов! Но тогда позвольте рассказать зрителям правду! Например, о братьях Ульяновых! Может быть, пьеса получится почище шиллеровских трагедий. Увлекательней любого Дюма! Хотите, Григорий, подарю вам этот сюжетец? Правда, за него и посадить могут. И того, кто рассказал, и того, кто слушал.

Он чуть понизил голос, (мы сидели в ресторане) и продолжил:

— Рассказ о братьях Ульяновых начну с матери. (С матери в России все начинается и ею же заканчивается.) Так вот, Мария Александровна Ульянова, которую Софья Геоцинтова в пьесе «Семья» всегда играла эдакой непорочной богоматерью, на самом деле в юности была… как бы помягче… большой гуленой! Впрочем, винить ее за это глупо. Она служила при дворе государя Александра III. А сей монарх отличался повышенной энергией, которую, к сожалению, направлял не на государственное благоденствие, а на фрейлин и дамочек высшего света. Одной из них и была юная Мария. В результате этого флирта родился мальчик, которого нарекли Александром. (Очевидно, из желания порадовать отца.) Но царь быстро потерял интерес к новой фаворитке и незаконнорожденному Сашеньке. Через некоторое время Мария Александровна родила еще девочку, но уже, кажется, не от Государя. Короче, избегая намеков и сплетен, ее решили убрать с глаз долой, выдав замуж за Илью Ульянова, человека не очень здорового и бывшего на крючке у охранки в связи с его нетрадиционной сексуальной ориентацией, что особо преследовалось, как сами понимаете, в области педагогики. Ульянову приказали жениться. В качестве приданого за Марией дали дворянский титул и службу в Симбирске, куда молодожены и были отправлены подальше от царских глаз.

Там вскоре родился Володя, а позже еще трое детей. Отцовство их установить трудно ввиду веселого нрава Марии Александровны и равнодушия Ильи Николаевич к женскому полу, о чем в Симбирске ходило много сплетен. Естественно, все эти слухи и насмешки травмировали Володю, а старшего брата Александра приводили в бешенство. Неприязнь к отчиму переросла в ненависть к отцу! Поэтому, оказавшись на учебе в Петербурге, он и принял участие в покушении на «царя-батюшку» в прямом смысле этого слова.

Как только до Марии Александровны дошла весть об аресте сына, он бросилась в Петербург и была немедленно принята Государем. (Этот факт историки либо не упоминают, либо не могут внятно объяснить. А если признать наконец, что речь шла о судьбе хоть и нелюбимого, но сына — все становится ясно.) Позднее царь и его бывшая любовница навестили Александра в крепости, умоляли покаяться, уйти в монастырь, но в ответ от юноши слышали лишь проклятья. (Какая сцена этого свидания может быть написана!? Шекспир позавидует.)

Поняв, что вся постыдность случившегося может стать достоянием общества, Государь подписал смертный приговор сыну. (Впрочем, сама казнь не проводилась. По одной из версий, Александр закончил свои дни в одиночке Петропавловки, где кончили свои дни многие незаконнорожденные наследники российского престола от царевича Иоанна до «княжны Таракановой»).

Узнав о гибели брата, Володя, очевидно, мог и не произносить свою историческую фразу: «Мы пойдем другим путем!». Благодаря домогательствам отчима «другим» путем он пошел с детства (гомосексуализм Ильича исследуется во многих зарубежных изданиях, могу дать почитать, если заинтересуетесь).