История 7 Дверей

Однако Кира все еще не боялась, разве что совсем чуть-чуть: она была уверена, что Соль вскоре придет ей на помощь, да и маски казались ей вовсе не такими опасными, как в истории Камала, несмотря на то что они силой приволокли ее сюда и заперли с помощью дымки неизвестного происхождения. Маски не выглядели страшными, скорее печальными и потерянными: Кире казалось, что все их слаженное движение нацелено на поиск чего-то очень важного и необходимого каждой из них.

Из глубины коробки вновь раздалось негромкое шуршание, и Кира наконец открыла ее: Иллути глядел на нее глазами-бусинками и сочувственно потявкивал, но не вылезал наружу и выглядел напуганным. Видимо, его присутствие масок пугало гораздо больше, чем хозяйку.

– Эх ты! – укоризненно шепнула ему Кира, почесывая его за ухом. – Я-то думала, ты собирался меня защищать.

Иллути виновато вздохнул.

Кира не знала точно, сколько времени прошло до того, как маски начали вести себя странно. В какой-то момент в плавных и выверенных движениях появилась некоторая неуверенность, нервозность, как будто их что-то беспокоило, и по рядам пробежал негромкий шелест. Казалось, они что-то обсуждают, не произнося при этом ни слова.

А потом появилась большая Маска. Это была старейшая из масок, давным-давно жившая в Москве, та самая, о которой рассказывал детям Камал. Ее лицо было фарфоровым и холодным, таким же, как лица других, а фигура была такой же темной и бесформенной. Такими же длинными и цепкими были пальцы, такими же страшными – глаза, но было кое-что, что отличало ее от прочих: она была стара, и это чувствовалось в ее походке и движениях. Она была стара, как самые первые маски, родившиеся из самого первого и страшного отчаянья… Быть может, она была одной из них?

За главной Маской на почтительном расстоянии шествовал целый сонм из масок, их процессию сопровождал негромкий шелест.

Присмотревшись, Кира увидела, что они ведут за собой человека – он казался спящим наяву. Его волосы были заплетены в разноцветные косички, а за плечами висел чехол с гитарой. Маски вывели его на середину, поставив напротив главной, и негромко загудели, глядя на пленника. Гудение становилось громче и громче, а потом главная Маска подняла ладонь и медленно кивнула фарфоровым лицом – длинный клюв, загнутый книзу, как у древнеегипетского божества, качнулся.

Когда позднее Кира пыталась рассказать, что именно стали делать маски, она так и не сумела подобрать правильные слова. Окружив музыканта, они стали отрывать от него большие куски цвета и жадно поедать их. Их пленника, казалось, это ничуть не тревожило: он покорно стоял на месте, обесцвечиваясь с каждой секундой.

Смотреть на это дальше было выше Кириных сил, и, закричав, она ринулась прочь, пробегая сквозь дымку, не причинившую ей ни малейшего вреда. Иллути, возбужденно и испуганно тявкая, бросился в другую сторону, и это спасло их обоих: маски растерялись, не понимая, кого именно преследовать… Они мешкали всего долю секунды, но этого оказалось вполне достаточно, чтобы Кира с разбегу бросилась в теплую, дробящуюся прореху между мирами, появившуюся на ее пути.

– Это же Дверь! Маски привели нас прямо к Двери! – крикнула она изумленно. – Иллути, Иллути!

Песик бросился за ней. За ними ринулись маски.

Так, всей компанией, за исключением растерянного музыканта, они провалились в странный мир, из которого пришли маски. Впереди неслись Кира с развевающимися косичками и рычащий Иллути, а за ними – темной белолицей лавиной, гудя и завывая, скользили маски и тянули вслед девочке и собаке длиннопалые руки.

Кстати говоря, растерянный музыкант в это время пришел в себя на Арбате. Никто не смотрел в его сторону, поэтому никто не заметил, как маски похитили его и как, освобожденный от их плена, он тут же очутился на том же самом месте. «Привидится же такое», – бормотал он весь вечер и даже, было дело, решил окончательно завязать с музыкой (все-таки маски успели съесть часть его цветов, а с этим уже ничего не поделаешь). К счастью, со временем он оправился от потрясения и продолжил писать музыку и петь, хотя некоторые его друзья и отмечали потом, что он стал скучнее, чем раньше: начал ложиться в одно и то же время каждый день и даже устроился на работу. Как ни странно, на качестве его музыки это сказалось наилучшим образом.

* * *