Все в Огненной долине росло, развивалось и процветало, росло и хилое тело маленького Мока, но на двенадцатом году своей жизни он изменился. Он все более и более слабел и с каждым днем делался бесполезнее. Он должен был оставить свои любимые экскурсии к реке и даже маленькие прогулки на сильных руках старого Одного Уха на вершину обрыва, откуда мог одним взглядом окинуть страну на далекое расстояние. Когда в воздухе начали кружиться снежинки, маленький Мок тихо лежал в своей постели; его большие задумчивые глаза смотрели на Быструю Ножку, которая напрасно прилагала все свое ограниченное умение, чтобы заставить его поесть и тем подкрепиться. Подобно птице, которая вьется над упавшим из гнезда птенцом, она заботилась о маленьком Моке, но, несмотря на все усилия, не могла ему вернуть даже прежних слабых сил и здоровья. Иногда приходил Аб и, печально посмотрев на них обоих, уходил с тяжестью на сердце. Старый Мок был всегда за работой и, однако, всегда был наготове то подать воды маленькому Моку, то перевернуть его истощенное маленькое тельце на грубой постели, то покрыть его шкурами. Так и Быстрая Ножка ухаживала за страдальцем, надеялась и боялась.
Наконец маленький Мок умер и был погребен под камнями; снег падал на одиноко стоявший надгробный камень под хвойными деревьями на склоне Огненной долины.
Быстрая Ножка была молчалива и печальна и не могла более ни улыбаться, ни смеяться. Она тосковала о маленьком Моке и долго не могла ни есть, ни спать. Однажды ночью Аб, стараясь успокоить ее, сказал: «Ты увидишь его снова».
— Почему ты так думаешь? — воскликнула Быстрая Ножка. Аб только ответил: «Ты увидишь его, он придет ночью; иди спать и ты увидишь его». Но Быстрая Ножка еще долго не могла спать и в течение многих ночей только крайняя усталость принуждала ее к утру закрыть глаза. И наконец, по прошествии многих дней и ночей, она во сне увидела маленького Мока. Как живой он был перед ее глазами, только ненадолго, и утешал ее своей улыбкой. Ее печальное сердце, сжимавшееся от тяжелой тоски по дорогом первенце, лежавшем одиноко под снегом и камнями, лишенном забот любящей матери, теперь было согрето этой улыбкой, и она сказала Абу, что видела маленького Мока, но сказала это тихо-тихо, шепотом, потому что знала, как нехорошо об этом говорить вслух; ей было грустно, что маленький Мок приходит только ночью и никогда при дневном свете, но она не жаловалась. Она только сказала: «Мне хотелось бы видеть его и днем», и Аб не находил, что сказать, но это заставляло его все более и более думать. Он чувствовал себя все более привязанным к Быстрой Ножке, его жене, не как к красивой женщине, но как к матери умершего Мока и всех его детей.
В его уме смутно, но настойчиво поднималась мысль, что грубая сила и энергия, зоркие глаза, острый слух и беззаветная храбрость не были единственными качествами, которые имели значение среди людей. Старый Мок, увечный и неспособный к охоте, однако, представлял силу, которой нельзя было пренебрегать, и крошка Мок, беспомощный ребенок, сумел приобрести и удержать любовь всех храбрых и суровых жителей долины. Аб тосковал за Быструю Ножку. Когда весной осиротевшая мать держала на своих руках новорожденную девочку, легкий свет появился в ее глазах, и Аб, видя это, был за нее рад, но никогда ни он, ни Быстрая Ножка не забывали своего первенца, своего любимейшего сына — маленького Мока.
Глава XXVIII
НАПАДЕНИЕ НА ОГНЕННУЮ ДОЛИНУ
В то время, как Аб был занят домашними делами, на него и его народ замышлялось нападение. И ранее охоты на тигра Аб и Борфес знали друг друга; им случалось охотиться вместе, и однажды Борфес с полудюжиной сотоварищей посетил Огненную долину и заметил ее многие привлекательные и выгодные стороны. Теперь Борфес возвращался домой, сердитый и ворча про себя угрозы, — он не был из числа тех людей, у которых легко рассеивались мрачные мысли. Его гнев при воспоминании о трофее Аба не уменьшался и по возвращении в свою страну. Почему этот пещерный человек запада один владеет долиной, которая тепла и зелена в течение всей зимы и куда не могут проникнуть дикие звери? Почему Абу позволили удалиться и унести с собой всю шкуру тигра? Постепенно его замысел окреп и Борфес собрал вместе своих родных и приверженцев. «Пойдем и отнимем Огненную долину у Аба», — сказал он им, и, хотя делались возражения против опасного предприятия, однако, большинство поддались его убеждениям. «Ниже по течению реки есть другие огни, — сказал один старик. — Пойдем лучше туда, если нам нужнее всего огонь, и таким образом мы не побеспокоим и не рассердим Аба и его народ».