История альбигойцев и их времени

Альбигойские священники были настолько самоуверенны, что вступали в спор с францисканцами; это было недавно, как читаем в одном деле за 1247 год. Шесть тулузских миноритов свидетельствовали об этом в трибунале — брат Гарсия взялся дискутировать с альбигойцами; это было негласно, хотя и в самой Тулузе. Такой способ действия со стороны францисканцев был лучшей услугой для католицизма. Эти еретики высказались вполне в духе крайнего дуализма: Бог ветхозаветный был злой. Христос, Дева Мария и Иоанн Креститель низошли с неба и не имели человеческой плоти; последний был величайший из диаволов, какие только бывали на земле. Христос никогда не сходил в ад, никого не освобождал оттуда. Брак — то же наложничество; мужчина, имевший союз с женщиной, не может быть спасен, что символически выражено в древнем предании о яблоке. Последняя истинная месса была совершена во времена святого Сильвестра; все так называемые богослужения католической Церкви, которые исполняются после того времени, ничего не значат, а в те времена Церковь не имела понятия о собственности.

К этому были добавлены весьма интересные для нас сведения об альбигойцах. Еще в эти годы они доказывали, например, что смертная казнь не должна существовать, что человек ни под каким видом не должен обрекать себе подобных на смерть. Так думать показалось не только странным, но даже греховным (137). Одна эта идея, возвещенная альбигойцами, снимает с них много ответственности за другие, мало симпатичные или вовсе не историчные стремления. Читая эту страницу преступлений еретиков, трибунал не предвидел, что осуждает благороднейшую мысль, самую священную и самую христианскую идею, которую одинаково безуспешно будут высказывать с трибун и в литературе пятьсот лет спустя образованнейшие и передовые люди Европы,

Нет ничего отраднее для историка, как после долгих исканий в пыли архивов открыть среди тысячи бесполезных, скучных и утомительных документов эти две строки, показывающие, что есть вечные истины, современные древнейшим цивилизациям, что всегда находится кружок людей, которые их оберегают, какова бы ни была культура общества.

Альбигойцам также казалось странным, как может человек телесными очами видеть какое-либо чудо. Святой Франциск и ему подобные не могли творить чудес, да и Бог никогда бы не наградил их таким даром за одну их свирепость относительно так называемых катаров. Они также не могли понять, как крест, знак унижения и позора христианства, может быть признан христианством не только священным знамением, но даже водителем к победам. Доносчики слышали, как в Альтавилле, в большом собрании, где было человек семьдесят, громко говорили, чти неприлично с крестом ополчаться на Фридриха или на сарацин. А если христиане считают его святым, то как священное знамение может нести за собою смерть и истребле ние вроде Монсегюрского? Сам по себе крест остается деревом. Что касается обречения одних на спасение, а других на осуждение, то подсудимый высказался об этом с патетическим озлоблением, прибавив, что он оплевал бы такого Бога, так как он тогда не стоит и капли морской ! (138)

Гонимая и уничтожаемая Церковь альбигойская была в эти годы в таком внутреннем процветании, которое по закону всех общественных явлений предшествует падению. Деморализацию мы уже видели в греховных слабостях «верных»; одно следственное дело дает нам и другие данные. Подобно католическому духовенству, альбигойское эксплуатировало религиозные чувства и облагало поборами свои обряды и требы. Жена Арнальди Серена рассказывала, что еретические священники требовали сто солидов за с:опзо1атеп1ит над ее больным мужем и что он вместе с племянником аббата де Фуа Аньелом дал им эту сумму, после чего оба они были приняты в ересь (139). Конечно, этот случайный факт, который мы нашли в груде протоколов, мог быть изолированным, но тем не менее появление его имеет значение, особенно ввиду громадного количества несохранившихся документов.

Этот процент тем значителен, что, например, с 1247 до 1273 года мы не имеем ни одного протокола тулузской инквизиции. По крайней мере, Доа не нашел их уже при Людовике XIV, хотя известные нам папские буллы и их подтверждения, наконец, политическое положение страны, управляемой французским принцем, — все это обнаруживает существование инквизиции. Персеи в истории тулузских доминиканцев пробегает мельком эти годы за неимением материала.

Таким образом, нить внутренней истории инквизиции прерывается, а с нею вместе прерывается и история альбигойства в указанный период.