История алхимии. Путешествие философского камня из бронзового века в атомный

Конечно же, большинству алхимиков едва ли пришло бы в голову заказывать порочащие их ремесло изображения шарлатанов и обедневших экспериментаторов. В основном эти сюжеты пользовались спросом среди богатых университетских ученых, противопоставлявших себя нищающим златоделам. Реже сами адепты, не лишенные самоиронии, оплачивали создание подобных полотен. Смешные картины об алхимиках по следам карикатур Брейгелей продолжали создавать нидерландские мастера Адриан ван Остаде, Хендрик Хеерсхоп, Ян Стэн, Давид Рейкарт, и т. д. Впрочем, почти все из них работали на два фронта и также не брезговали картинами с алхимиками-мудрецами в стиле Тенирса. К примеру, на одной картине Рейкарта златоделие практикует счастливая супружеская пара — тема, невозможная еще век назад. На работе Хеерсхопа «Алхимический эксперимент переходит в пожар» мы видим противоречивый эпизод: алембик неудачливого златодела взрывается, и из него валит дым (81). Эксперимент по превращению олова (на переднем плане отрезан кусок от тарелки) в золото не удался. Изображенная на заднем фоне сцена того, как ребенку меняют пеленки, создает комический эффект. Однако лаборатория немного неряшливого алхимика не выглядит неаккуратной, да и семья его не бедствует: алхимия для юноши скорее что-то вроде модного хобби. Среди искусствоведов бытует мнение, что подобные изображения златодельческих келий, увешанных диковинными животными и заставленных таинственными приборами, стали визуальной основой для картин на сюжет о доме ведьмы. Алхимик мог пустить живописцев в свою святая святых, поэтому изображения лабораторий достаточно точны, но структура помещения часто срисована с ближайшей таверны, а количество предметов внутри и хаотичность их нагромождения едва ли соответствуют действительности: в таких условиях комната легко могла бы загореться. Нужно иметь в виду, что художники часто приукрашивали увиденное, а сеанс зарисовки напоминал сегодняшнюю постановочную фотосъемку в студии.

Рис. 81

Напротив, таинственной, красивой и аккуратной выглядит лаборатория врача-иатрохимика и на картине безымянного художника нидерландской школы «У алхимика проблемы» (82). Тем неожиданней для зрителя выглядит интервенция пациентки в этот тихий кабинет доктора, рутинно проверяющего очередную порцию мочи. Недовольная дама выливает содержимое уринала прямо на голову удивленному врачу. Если мы будем учитывать содержание стихотворения, написанного на одном из листков на столе, пародируется скорее женский нрав, нежели ремесло врача или алхимика: «Нрав женщин с бурей сильной схож: после грозы пойдет и дождь».

Рис. 82

В XIX в. алхимические сюжеты, в первую очередь связанные с Парацельсом и Бёме, продолжают возникать на картинах романтиков. Английский художник Иоганн Генрих Фюссли (1741–1825) создает ряд фантазийных, а порой и жутких работ на тему «Ундины». Его «Хаген и дунайские ундины» (1802) изображает встречу героя «Песни о Нибелунгах» с мифическими русалками (83).

Рис. 83

Художник-романтик Филипп Отто Рунге (1777–1810) был увлечен мистикой тевтонского теософа Бёме и создал свое главное произведение, цикл «Времена дня», с оглядкой на его философский трактат «Аврора». Одухотворенность всей природы и слияние человека с миром и Богом, описанные Бёме, очень точно переданы в творениях Рунге. На картине «Малое утро» (84) вдали виднеется фигура богини Авроры, согласно Бёме, представляющей собой будущее, а на переднем плане лежит младенец Иисус, окруженный ангелами. Вся картина наполнена образами духов стихий и почти что одушевленных растений, позаимствованных из работ Парацельса, а необычная для романтической живописи геометричность, возможно, была обусловлена четкой структурой трактата Бёме, сопоставлявшего то, что происходит в духовном мире с земными процессами, в т. ч. с алхимической трансмутацией.

Рис. 84

В конце века сюжеты, отдаленно связанные с парацельсовскими представлениями о духах стихий, но в гораздо большей степени уже с литературной традицией, возникают у таких символистов как Гюстав Моро (1826–1898) и Арнольд Бёклин (1827–1901). И если «Трех сирен» Моро (85) можно сопоставить с античными тремя грациями, а картина передает единение природы и стихийных духов, то «Сирены» Бёклина (86) обыгрывают образы ундин как комических и нелепых в своей фантастичности персонажей.

Рис. 85

Рис. 86

Благодаря живописи Нового времени, когда хризопея еще практиковалась большим количеством смелых экспериментаторов, сегодня мы можем понять, как были устроены лаборатории и что за ингредиенты хранили алхимики. Впрочем, чем ближе к концу эпохи, тем больше живописных сюжетов, связанных с королевским искусством, начинают выполнять чисто декоративную, сказочную роль. Ундина перестает быть отсылкой к Парацельсу и становится самостоятельным персонажем. Однако несмотря на то, что практическая алхимия постепенно исчезает в XIX в., она не перестает быть темой для произведений искусства и после.