Это был очень важный момент в эволюции американской культуры – когда социология как бы возглавила историографию. Началась эпоха презрения к генерализации в исторической науке. Темой исторических сочинений стало исследование узких и совершенно конкретных тем. Теперь личности стали подаваться как маловажные, а к социальным ситуациям добавились процессы, ставшие предметом изучения. Великая личность стала ничем, роль играли только массы. И специалистов интересовало теперь не то, что было прежде, не «событие», а широко очерченные условия жизни. Это был важнейший за 2500 лет мировой историографии переворот, и в Америке он был чрезвычайно ощутим.
Отныне американская публика не искала «героев» на страницах исторических произведений, вот отчего сочинения зарубежных авторов (прежде всего Маколея, Мишле и Моммзена) перестали волновать здешнего читателя. Зато отныне занимала внимание история частной жизни, история дружбы, история ревности, история пуговиц или витрин – всего, что может быть определено совершенно конкретно.
Отныне американская историческая работа могла быть посредственной или превосходной, но в любом случае в ней уже не содержалось элемента воображения или своеобразного видения. В американской историографии произошла замена на ретроспективную социологию, Отсутствовал «интерес» как таковой – только эмоционально скудное описание деталей. Конкретность и скучная честность заменили великую поэму исторического пути человечества. Божественное провидение, марш Свободы, классовая борьба перестали быть волнующей драмой, а стали лишь скучным мотором истории. Немецкий историк Карл Лампрехт говорил своим коллегам в Сент-Луисе, что прогрессивная, то есть поэтому и агрессивная, точка зрения является по определению социопсихологической – и только она достойна многих лет исследования.
В Америке объективно существовали предпосылки для такого поворота. Уже в 1870 учебном году Уильям Джеймс, получивший филологическое и медицинское образование, создал первую в Гарвардском университете психологическую лабораторию. За Гарвардом в страсти к психологии последовали другие университеты. Когда в 1890 году из-под печатных прессов вышел двухтомник Джеймса «Принципы психологии», это произвело впечатление научного прорыва. Психоанализ победил в Америке, и победил надолго. Наиболее важным утверждением Джеймса было его определение разума как, прежде всего, некоторого «потока».
Америка поворачивается к психоанализу
Два европейца оказали самое большое воздействие на американскую культуру – Зигмунд Фрейд с его психоанализом и Альберт Эйнштейн с теорией относительности. Теперь европейское влияние распространялось не на интеллектуалов-любителей, а в целом на зрелую элиту западного мира. Но случилось и нечто еще более важное.
В Америке стали верить в поток, в процесс, в медико-психический поворот, но не в прежний «исторический факт». Новая концепция отрицала всякие суждения об отдельных «идеях», проистекающих из чувственного опыта. «Поток сознания» стал едва ли не главным определением американского психоанализа – Уильям Джеймс показал, что отношения между идеями складываются именно так Эту мысль развили ученики, последователи, единомышленники, которые, в частности, объясняли, что чувства связаны с мерцающими волнами мысли, некоторые из которых не имеют связи с образами. Другой функцией разума Джеймс назвал эмпирическую философию, не имеющую собственной системы.
Несогласные – большинство американских ученых – стали подчеркивать личные и органические факторы, другие стали называть себя бихевиористами, полагающими, что все мысли происходят от функций тела и от поведения.
Реакция ученого мира на психоанализ была самой разнообразной, Так, значительная часть немцев повернула к структурализму, а вторая ее часть увлеклась гештальт-теориями, согласно которым все живое реагирует на импульсы ради потребностей собственного приспособления. Австрийцы же остались верны психоанализу Зигмунда Фрейда, который быстро обретал мировое влияние. Его учение развивали К. Юнг, А. Адлер, А. Ференци и другие, которых волновала теория бессознательного.
Профессор Стэнли Холл познакомил Зигмунда Фрейда с Уильямом Джеймсом в университете Кларка в Массачусетсе в 1909 году. У них была продолжительная беседа. Джеймс был исполнен почтения перед австрийским светилом и нес его саквояж. Оба выразили друг другу взаимное уважение, хотя Джеймс все-таки не был расположен придавать столь исключительное значение сексуальному началу в человеке и человечестве. Джеймс не верил в это единственное объяснение: мир, считал он, слишком богат, чтобы в объяснениях его исходить из единственного фактора. Либидо он рассматривал в предельно широком смысле. И в целом нужно сказать, что в Америке большинство философов и врачей почти инстинктивно отвергли сведение сложности жизни к одному, пусть и очень важному инстинкту.