История Англии для юных

От таких слов Черная шайка должна была бы покраснеть, если бы она умела краснеть! Вместо этого кузнеца стали толкать, бить и поносить, а графа, прямо в нижней рубахе, привязали к седлу лошади и отвезли в лондонский Тауэр. Однако епископы были до того возмущены совершенным святотатством, что испуганный король вскоре велел Черной шайке вернуть Губерта туда, откуда он был взят, и одновременно дал шерифу Эссекса строгий наказ не выпускать его из брентвудской церкви. И вот шериф окопал церковь глубоким рвом, огородил высоким частоколом и распорядился стеречь денно и нощно. Черная шайка и ее главарь тоже стерегли церковь, как триста и один черный волк. Губерт де Бург просидел внутри тридцать девять дней. На сороковой день, не снеся холода и голода, он сам сдался Черной шайке, которая вторично отвезла его в Тауэр. Представ перед судом, он отказался защищаться. Было решено отобрать у него все пожалованные ему коронные земли, а его самого содержать в крепости Девайзес, в так называемом «вольном заключении», под надзором четырех рыцарей — ставленников четырех лордов. Там Губерт провел почти год, пока не узнал, что комендантом крепости назначен сторонник его старого врага епископа. Боясь быть убитым изменою, он темной ночью взобрался на самый верх крепостной стены, нырнул оттуда в ров и, благополучно выкарабкавшись на сушу, укрылся в другой церкви. Оттуда его вызволил отряд конницы, присланный ему на помощь вельможами, восставшими против короля и собравшимися в Уэльсе. В конце концов Губерт был прощен и получил назад свои имения, но с тех пор жил как частный человек и никогда больше не добивался ни высоких постов, ни высочайшей милости. Так закончились — счастливее, чем истории многих королевских фаворитов, — приключения графа Губерта де Бурга.

Вышеупомянутые вельможи были подвигнуты к мятежу вызывающим поведением епископа Винчестерского. Поняв, что Генрих втайне ненавидит Великую хартию, навязанную его отцу, епископ Винчестерский всячески разжигал эту ненависть и окружал короля чужеземцами, которых тот явно предпочитал англичанам. Когда же епископ во всеуслышание заявил, что английские бароны ниже баронов французских, английские лорды грозно возроптали. Их поддержало духовенство, и король, испугавшись за свой трон, услал епископа со всеми его чужеземными приспешниками. Однако, женившись на француженке Элеоноре, дочери графа Прованского, он опять стал открыто привечать иностранцев. Родственники его супруги понаехали в таком множестве, и устроились при дворе такой теплой семейной компанией, и обрели столько благ, и прикарманили столько денег, и так свысока смотрели на англичан, чьи деньги прикарманили, что самые смелые английские бароны громко заговорили о той статье Великой хартии, которая требовала изгнания распоясавшихся фаворитов. Но иностранцы лишь надменно смеялись и твердили: «Какое нам дело до ваших английских законов?»

Филипп Французский умер, передав престол принцу Людовику, который в свою очередь умер после трех лет правления, передав престол сыну, тоже Людовику, — человеку столь скромному и справедливому, что диву даешься, как это мог народиться такой король. Изабелле, матери Генриха, страшно хотелось (видно, неспроста), чтобы Англия пошла на Людовика войной, а поскольку ее сын всегда был марионеткой в руках тех, кто умел играть на его слабости, она легко поставила на своем. Но парламент наотрез отказался выделить деньги на эту войну. Тогда, наплевав на парламент, король Генрих наполнил серебром тридцать пузатых бочек, — не знаю, откуда он взял этакую прорву серебра, не иначе как вымучил у несчастных евреев, — погрузил бочки на корабль и самолично отправился воевать с французом в сопровождении матери и своего умного и богатого брата Ричарда, графа Корнуолла. Однако вскорости он возвратился домой, здорово побитый.

Это не смягчило парламент. Пэры сделали королю выговор за расточение государственной казны в угоду алчным иностранцам и были с ним так суровы и так решительно настроены впредь не допускать подобных растрат, что он, не зная, где еще раздобыть денег, стал бесстыдно клянчить и вымогать их у своих подданных, которые даже шутили: «Наш государь — самый неотвязный нищий в целой Англии». Генрих надел на себя плащ крестоносца, но, поскольку всем было известно, что он никогда не собирался в крестовый поход, никто ему ничего не пожертвовал. В пререканиях с королем особенно отличились лондонцы, и король их сердечно за то ненавидел. Только ни ненависть его, ни любовь дела не меняли. Генрих оставался в том же положении около десяти лет, пока бароны, наконец, не сказали, что, если он торжественно признает их свободы, парламент даст ему порядочную сумму.