История Англии и шекспировские короли

Преждевременную смерть Черного Принца тоже можно считать несчастьем для Англии. Думал бы он о своем здоровье, пережил бы отца, кто знает, его сын Ричард II наследовал бы ему, а не деду, и это был бы другой Ричард, постарше и поумнее, Ричард, который мог бы перебороть в себе ту редчайшую и опасную смесь безответственности и высокомерия, со временем погубившую его. Он даже мог бы, наверное, извлечь уроки из падения прадеда Эдуарда II. Вместо этого Ричард, окружив себя никчемными и своекорыстными фаворитами и пренебрегая баронами, от которых зависела стабильность власти, практически пошел по его стопам, спровоцировав еще одну революцию и лишившись, как и Эдуард, и трона и жизни. Генриха IV, его низложившего, никак не назовешь бездарным правителем, но он так и не смог избавиться от чувства вины за узурпацию трона; ему постоянно докучал парламент — пожалуй, самый несговорчивый из всех действовавших до XVII века. Его сын Генрих V, подобно Эдуарду III, пытался разрешить внутренние проблемы войной с Францией. Мужественный, способный вдохновлять людей и в то же время довольно посредственный полководец, Генрих одержал блистательную, хотя во многом незаслуженную победу над французами, принесшую ему славу и огромную популярность. Но он ушел из жизни в тридцать четыре года, оставив страну в том же бедственном положении, в каком она была и до него.

Ранняя смерть монарха нередко приводила к тому, что на троне оказывался малолетний наследник: Ричарду II во время восшествия на престол было десять лет, Генриха VI еще носили на руках. К несчастью для Англии, он всю жизнь и оставался таким же несмышленым ребенком. Более сильный и волевой правитель мог бы предотвратить катастрофу. При Генрихе, которым, как игрушкой, помыкали и советники и королева, Войны роз было не миновать. Многие сказали бы, что его жизнь была не столько коротка, сколько чересчур длинна. Еще при его жизни стало ясно, что трон, раз нет подходящих ланкастерских наследников, должен перейти к дому Йорков. Уже одно то, что у Генриха отобрали корону, а потом по прихоти нахального лорда вернули, говорит о слабости монархии. Смог бы Эдуард IV после второй коронации править страной так же достойно, как его прапрадед и тезка сто пятьдесят лет назад? Не исключено. Он обладал многими качествами, необходимыми для этого. Но он допустил одну роковую ошибку: женился на Елизавете Вудвилл. Этот брак разбил йоркистов на два лагеря; в результате ранняя смерть Эдуарда, чьи наследники были еще беззащитными детьми, привела к узурпации власти Ричардом III и — косвенно — к восшествию на трон Генриха Тюдора.

О Генрихе обычно говорят, что у него не было молодости. Суровое военное воспитание у дяди, годы юности и раннего возмужания, проведенные в изгнании, под постоянной угрозой быть пойманным и казненным, вряд ли могли сделать из него жизнерадостного весельчака. Ему не были свойственны ни порывы страсти, ни приступы ярости, которыми отличались его сын и внучки. Он был жесток и непреклонен, но во всех своих решениях и поступках Генрих руководствовался велениями разума, а не сердца. Очень часто он удивлял своих советников проявлениями милосердия и снисхождения, проистекавшими не из сочувствия или человеческой доброты, а из убеждения в том, что его главное предназначение состоит в успокоении раздоров, примирении и обуздании зарвавшейся аристократии. Наконец-то страна обрела настоящего короля, которого она ждала бог знает сколько лет.

История Англии конца XIV–XV веков полна драм и трагедий, предоставивших для пера Шекспира богатейший материал. Она отмечена не только династическими и территориальными конфликтами, нация сталкивалась и с другими угрозами, среди которых самой серьезной, пожалуй, была межрелигиозная вражда. Всего лишь за сорок лет до выхода в свет пьес Шекспира, при «Кровавой Мэри» англичане подвергались гонениям за протестантскую веру. Елизавета навела определенный порядок в этой сфере, но страсти не улеглись. Шекспир разрешил эту проблему самым простейшим способом — проигнорировал ее. Среди его писателей-современников в самой Англии и в Европе мало найдется авторов, уделявших в своих работах столь незначительное внимание духовному началу. Если не считать выступления епископа Карлайла в четвертом акте «Ричарда II» и плохонького четверостишия на надгробии[242] (невозможно поверить в то, что оно написано им самим), то во всем собрании его сочинений едва ли отыщется хотя бы одна строка, в которой упоминается имя Иисуса Христа в его подлинном значении и в нужном контексте.