В году 1170 от разрешения Девы, который приходился 17-м годом правления Генриха Второго, король приказал, чтобы его сын Генрих, который был еще юношей, был бы торжественно помазан и коронован королем в Лондоне, из рук Роджера, архиепеископа Йоркского. Поскольку король все еще не успокоился, то достопочтенный Томас, архиепископ Кентерберрийский все еще находился в ссылке во Франции, хотя римский понтифик и король Франции были чрезвычайно заинтересованы в том, чтобы добиться примирения. В тот миг, когда Томас услышал об этом деянии, он, возревновал о правах церкви, быстро уведомил об этом папу (чьей благосклонностью и покровительством он пользовался), утверждая, что имеет место ущемление его самого и его престола, и он получил от папы письма с суровыми упреками, в которых указывалось на неправоту равно архиепископа Йоркского, который провел службу в чужой епархии, так и присутствовавших на церемонии епископов, которые освятили ее. Однако, король оставался после коронации лишь короткое время в Англии и отправился за море, и когда он внял частым обращениям папы и убедительным просьбам славного короля Франции, что он должен, по хотя бы снизойти до примирения с достойным изгнанником, то после 7 лет ссылки, он наконец на это согласился, и между ними состоялось торжественное примирение, которого все тем больше и желали и тем радостней приветствовали, чем больше оно откладывалось.
Таким образом, пока король находился за границей, архиепископ, по королевскому милости и позволению вернулся в свой диоцез, имея при себе письма папы, направленные против архиепископа Йоркского и других прелатов, присутствовавших на этой самой несчастливой коронации, о чем королю не было известно, и именно это стало тем, что разрушило недавно заключенный мир и послужило причиной еще большего гнева короля. Эти письма о приостановке служения прелатов, были привезены им в Англию, и сам он следовал их указаниям с рвением разжигая огонь правосудия, и хотя лишь Богу известно, все ли его поступки соответствовали их содержанию, но в любом случае, не моему ничтожеству, поспешно судить о делах такого великого человека. Тем не менее, я думаю, что благословенный папа Григорий, в то недолгое, но все же еще свежее в памяти, время его примирения с королем, действовал бы с большей умеренностью, и можно полагать, что вероятно (учитывая время и обстоятельства их примирения), он мог бы сквозь пальцы посмотреть на такие вещи, которые можно было бы снести без ущерба христианской вере, согласно словам пророка: "разумный безмолвствует в это время, ибо злое это время" (Амос, 5,13). Поэтому, то, что именно было сделано достопочтенным понтификом при данном стечении обстоятельств, я думаю не заслуживает ни благодарности, но не достойно и осуждения, но все же я скажу, что если этот святой человек, из-за чрезмерной горячности своего рвения и был виновен в том, что хватил через край, то все это было очищено огнем святого мученичества, которое, как известно, вскоре последовало. Следовательно, хотя святые люди и любимы и благодаримы нами, теми, кто сознает свое гораздо более низкое положение, все же мы не обязаны любить или гордиться теми их делами, в которых они проявили слабость человеческой натуры, но просто, мы не должны им безоговорочно подражать. Кто может, сказать, что им нужно подражать во всем, если сам апостол Иаков утверждает: "Ибо все мы много согрешаем" (Послание Иакова, 3,2). По этой причине, их надо одобрять, но не во всех их делах, а с благоразумием и осторожностью, ибо только Богу, в чьей хвале никто, как бы не пытался, не может достичь совершенства, свойственно быть непогрешимым.