Несколько иначе отразился этот роковой год на другой крупной отрасли афинской драмы, на комедии.
Возникла она из двух корней — обличительных песен ряженых против своих обидчиков (это и есть komodia в первоначальном смысле, как песнь komos'a, то есть подгулявшей компании) и бытовой сценки, которая, однако, кроме человеческого быта могла задеть и божий, забавно пародируя соответствующие мифы. Эта бытовая сценка в своем самобытном виде встречается во многих местах — в Сиракузах она даже имела очень крупного поэта, современника Эсхила Эпихарма, и под именем «мима» продолжала существовать во все эпохи Античности; но в Афинах она соединилась с упомянутой обличительной песнью и стала тем, чем ее знает V век до Р.Х., — политической комедией. Ее главными представителями были: Кратин, современник и враг Перикла, и Евполид с Аристофаном, современники пелопоннесской войны. Нам только от последнего сохранены комедии, числом одиннадцать, и это наследие — едва ли не самый оригинальный дар всей античной литературы. Никогда впоследствии свобода обличительного слова не была столь полной; поражаешься силой афинской государственности, что она могла сносить в течение целых двух поколений на всенародной сцене такую беспощадную критику. Аристофан — чтобы ограничиться им — забрасывает своими насмешками и могущественных демагогов, вроде Клеона, Гипербола, Клеофонта, и представителей несимпатичных ему духовных течений — Еврипида, Агафона, софистов... С болью в сердце находим мы среди последних и Сократа, но сам Сократ добродушно смеялся над карикатурой своей личности в комедии своего остроумного противника, и Платон представил обоих в приятельской беседе друг с другом и с Агафоном в своем «Пире». Это потому, что в политической комедии яд насмешки был обезврежен всеобщим дионисическим настроением; злопамятствовать не полагалось «высмеянному в унаследованных от отцов торжествах Диониса».Но удар, ниспровергший гегемонию Афин, сломил также их выносливость в области политической насмешки; в IV веке до Р.Х. комедия присмирела. Лишившись своего обличительного задора, она занялась разработкой в более или менее шаржированном виде тогдашнего быта преимущественно золотой молодежи Афин с ее кутежами, мишурными страстями и мишурным горем. Плодовитость поэтов при этой легкой работе стала еще большей: Антифан, Алексид и другие оставили по несколько сот комедий каждый. Но в качественном отношении эта «среднеаттическая комедия»,
как мы ее называем, так же свидетельствует об отливе творческих сил народа, как и вся прочая поэзия IV века до Р.Х. Ее историческое значение заключается в том, что она подготовила новый расцвет комедии — новоаттическую комедию Менандра — в следующем периоде.Переходя затем к области прозы,
мы должны и здесь отметить постепенный переход от ионийского языка к аттическому, обусловленный притягательной силой Афин также и для этой отрасли литературы.