История археологической мысли в России. Вторая половина XIX – первая треть XX века

На первый взгляд, периоды, выделяемые в книге Владимира Ивановича Матющенко (1928–2005), посвященной истории археологических исследований в Сибири, так же обширны и лишены внутренних различий, как периоды В.Ф. Генинга. В частности, рассматриваемый мною хронологический отрезок (последняя треть XIX – первая треть ХХ в.) квалифицирован им, в целом, как «период определения основных направлений в сибирской археологии» (Матющенко, 1992: 27). Правда, при внимательном чтении выясняется: в рамках указанного периода все же выделяется временной отрезок с 1920 по 1936 год, воспринимаемый самим автором, как нечто особое. Он назван «периодом разработки культурно-хронологических схем» для разных регионов Сибири, когда в свет вышло очень много работ, «успешно претендующих на глубокое осмысление памятников как исторического источника» (Там же).

Вместе с тем исследователь приходит к выводу, что в первые 15–17 лет после революции в Сибири «не произошло каких-то качественных изменений характера исследований с новой методологической ориентацией». 1920 – начало 1930-х гг. представляют собой «логическое завершение» развития прежней, дореволюционной археологии.

Учитывая региональный характер историографического исследования В.И. Матющенко, я склонна признать его правоту в данном вопросе. Действительно, имеется целая серия документальных свидетельств, указывающих, что в Сибири археологические исследования 1920-х годов представляли собой органичное развитие традиций, заложенных в более раннее время. Более того, мне представляется, что можно (хотя и с оговорками) согласиться с тезисом автора о едином характере всего «периода определения основных направлений в сибирской археологии».

Характер археологического изучения Сибири, начиная с 1860–1870-х гг., демонстрирует отчетливое доминирование естествоведческого (палеоэтнологического) подхода к памятникам при сравнительно малом удельном весе гуманитарного подхода. Последнее было вызвано конкретной исторической ситуацией, обусловившей: а) ведущую роль демократического и революционного элемента в рядах первых исследователей Сибири; б) более значительную роль местных ученых обществ и музеев в исследовательском процессе, чем это имело место в европейской части страны.

Развитие археологии европейской и североазиатской России во второй половине XIX – начале XX в. никак не могло идти в едином ключе. В Евро пе целые поколения русской интеллигенции одно за другим вступали на революционную стезю, направляя всю свою недюжинную энергию на разрушение существующего политического строя. А те из них, кто попадал в Сибирь, по большей части, революцию уже не делали. Значительный пласт политических ссыльных – цвет образованного сословия России – волей-неволей был вынужден искать себе экологическую нишу в разных мирных занятиях, в том числе и в историко-краеведческих, археологических, этнографических исследованиях. Таким образом, «высвобождалась» огромная созидательная энергия, способствовавшая, в частности, развитию организационной самодеятельности в историко-краеведческой работе, в музейном деле. Научно-организационная ситуация, складывавшаяся на азиатских окраинах империи, по ряду признаков становилась ближе западноевропейской, чем русской.

В Европейской России широкое развертывание археологических исследований в палеоэтнологическом ключе произошло лишь в советское время – в 1920-х гг. – и было насильно оборвано в начале 1930-х. В Южной и Западной Сибири данный процесс начался много раньше. Указанные регионы явились для палеоэтнологов своего рода опытным полигоном. Этим и объясняется органичная преемственность традиций дои послереволюционной археологии Сибири, отмеченная В.И. Матющенко. Окончательно прервалась она тоже позже, чем в центре, – уже в эпоху Большого террора.

Книга Глеба Сергеевича Лебедева (1943–2003) представляет собой, без преувеличений, уникальное явление – и по широте охвата материала, и по глубине его осмысления. Написана она на базе курса лекций, читавшегося автором с начала 1970-х гг. на кафедре археологии истфака ЛГУ. Мне, студентке тех лет, слушавшей эти лекции, до сих пор памятны «нестандартные», по тем временам, трактовки Глеба Сергеевича. Первой из них стала поразившая нас, его слушателей, высокая оценка деятельности графа А.С. Уварова и выделение «уваровского периода» как одного из самых плодотворных в истории отечественной археологии – и в организационном, и в исследовательском плане.

Характерно, что концепция Г.С. Лебедева попала в печать лишь в 1992 г., оказавшись, таким образом, достоянием научной мысли уже 1990–2000-х. Но мои студенческие конспекты свидетельствуют о том, что в основе своей она была разработана не менее, чем за 20 лет до того, на пике эпохи «застоя» в СССР.