В это время помещение, где некогда дозревали сыры, у нас пустовало, так что мы удалили коробки из главного дома (о, с каким облегчением я вздохнула), затащили птиц наверх и посадили в большую клетку. Там имелись жердочки, по которым очень хорошо прыгать, и кормушки (правда, птенцы любили бегать по кормушкам куда больше, чем по всей остальной площади клетки). Скворцы чрезвычайно жадны: со страшным галдежом дерутся они из-за пищи и хватают клювом столько, что не могут проглотить, а так как они при этом еще энергично трясут головой, то пища разлетается в разные стороны и пачкает все вокруг, не говоря уже об их собственном оперении; содержать их в чистоте — для этого нужно иметь особый дар. Но главное — они оказали мне особую честь, признав приемной матерью, так что, когда я чистила клетку, все одиннадцать с радостным криком рассаживались у меня на руках, на спине и даже на волосах. Сама удивляюсь, как я после этого не бросила все к черту! Но вот настал счастливый день, когда скворцам пришла пора улетать из гнезда (я говорю — «счастливый», хотя меня, конечно, охватывали смешанные чувства).
День выдался ясным и теплым. Отворив окно в комнате для сыров и дверцу клетки, я поставила ее на подоконник — интересно, решатся скворцы на свой первый в жизни полет или нет? Спустившись по деревянной лестнице, я закрыла дверь, чтобы туда не могли проникнуть кошки. К середине дня из клетки улетело пять скворцов, а к вечеру остался только один. После вечерней дойки нам с Дереком нужно было отвезти соседу мешок корма; садясь в машину, мы радовались, что нашелся повод ненадолго покинуть ферму.
— Держу пари, ты счастлива, что скворцы улетели, — заявил Дерек.
— Пожалуй что так. Во всяком случае, я счастлива, что больше не придется убирать за ними. Надеюсь, с ними все будет в порядке, — сказала я.
Мы, к сожалению, не могли слишком долго задерживаться у соседа — нужно было запереть курятники на ночь, а перед этим хотелось еще выпить чашечку чаю. Въехали во двор — и увидели на пороге такое зрелище, что чуть не лопнули со смеху. На ступеньках сидели все одиннадцать скворцов, и, только я вышла из машины, они тут же бросились мне навстречу! Ну, совсем как в кинокартине «Птицы» Альфреда Хичкока. Поднявшись по деревянной лестнице, вся в переругивающихся между собой скворцах, я засадила их обратно в клетку. Несколько дней спустя они все же улетели насовсем; но теперь всякий раз, когда нам приносят маленьких скворцов, мы вздыхаем про себя: «О, только не это!»
Из всех птенцов, которых мне доводилось вскармливать, самыми милыми были, пожалуй, голубые синицы. Они похожи на миниатюрных пингвинчиков, потому что трутся клювом о надутую грудку. У них очень своеобразный голос, который я различаю издалека, в каком бы конце фермы ни находилась, хотя должна признаться, что голоса других птиц я нередко путаю. У большинства птиц от момента вылупления до становления на крыло проходит всего около трех недель; но как же изматываются за это время бедные родители, таская такое количество пищи все подрастающей ораве!
Лазоревки необычны тем, что откладывают яйца лишь раз в сезон, тогда как многие другие пернатые — два, а то и три. Птенцы вылупляются точь-в-точь в те сроки, когда из коконов вылупляются гусеницы, в частности гусеницы зимнего мотылька. Самка этого мотылька лишена способности летать и откладывает яйца на голые ветки или почки деревьев, отдавая предпочтение груше, яблоне и дубу. Яйца так и зимуют на ветках, а по весне вылупляются гусеницы, которых переносит ветром с дерева на дерево. Возможно, потому, что зимний мотылек охотнее всего откладывает яйца на дубе, на этом же дереве охотнее всего гнездится голубая синица. Они обычно устраивают себе гнезда в дуплах, а то и занимают чужое гнездо, особенно если оно на дубе или возле него.
Нередко голубые синицы поселяются в жилищах сонь, но птенцы успевают улететь задолго до того, как у сонь начинается брачный период. В Мендипсе, где водятся косули, почти все гнезда голубых синиц устланы характерной зигзагообразной шерстью этих животных.
В окрестностях нашей фермы водится великое множество самых разных птиц, и все они занимают свои особые территории. Близ сарая, где ныне разместился Гостевой центр, растут большой конский каштан и несколько деревьев ольхи; по их шишковатой коре снуют вверх-вниз в поисках добычи лазящие птицы.
Недалеко от фермы проходит автотрасса. С одной стороны, конечно, хорошо, потому что посетителям удобно добираться, с другой — постоянный шум мешает нашим питомцам. Автотрасса пролегла здесь задолго до того, как я пришла в усадьбу, но лучше бы она осталась, как в минувшие годы, тихой, прихотливо вьющейся дорогой, бегущей от Ист-Хантспилл до Вест-Хантспилл. Вдоль нее и ныне растут ивы, но Дерек рассказывал, что некогда ее украшали могучие вязы, к несчастью погибшие от какой-то занесенной из Голландии болезни.