История белорусского театра кукол. Опыт конспекта

«Жанр спектакля, — писала А. Константинова, — близок к салонному анекдоту — рассказываемый за карточным столом, он обрастает по ходу дела фантастическими и комическими подробностями, кукольными персонажами и декорациями. “Рисованные” фасады петербургских зданий, барочный интерьер будуара, в котором обитает старуха Графиня — марионетка в пышном кринолине, не выпускающая из руки маску с точеным личиком, — возникают тут же, на зеленом сукне, среди россыпи карт, которые неизменно присутствуют в эпизодах, логично становясь сквозным сценографическим мотивом. Действие “Пиковой дамы” <…> максимально разомкнуто — анекдот обращен к публике почти в той же мере, как к партнерам по сценической карточной игре <…> Обращение с мотивами первоисточников в “Пиковой даме” — сугубо игровое, “на дружеской ноге” в самом позитивном смысле. Звучание фрагментов оперы в записи смело сочетается с вокальным исполнением вживую. Действующие лица в программке обозначены как “Пушкин, Александр Сергеевич — солнце русской поэзии; Чайковский, Петр Ильич — гений русской музыки; Фон Мекк, Надежда Филаретовна — добрый ангел Петра Ильича” и т. д. А одним из ключевых мотивов становится воображаемый конфликт авторов, основанный на различиях в сюжетах рассказа и оперы <… > Жюгжда трактует произведения Пушкина и Чайковского как гениальные мистификации, послужившие для множества самых легковерных современников и потомков поводом безрассудно ставить на тройку, семерку и туза или изливать любовную тоску непременно на берегах Зимней канавки <… > Недаром лейтмотивом в спектакле звучат предсмертные слова Графини: “Это была шутка, я пошутила! ” Историю немедленно подхватывают партнеры по игре (в программке они названы Тройка, Семерка, Туз и Дама) — артисты в стилизованных под XIX век костюмах играют картежников, рассказывающих анекдот, то становясь лицами от автора (от лица трепетно-интеллигентного Петра Ильича Чайковского, например, выступает Виталий Леонов — он же впоследствии предстанет вкрадчиво-коварным Чекалинским), то отчасти присваивая маски героев своего рассказа. Куклы, подобно картам в азартной игре, переходят из рук в руки, на зеленом сукне из карт возводят домики, они сыплются на головы кукольных персонажей или ложатся шаткими ступеньками им под ноги. Сценический сюжет живо развивается и быстро приобретает обманчивые импровизационные черты — на поверку тщательнейшим образом организованные. Здесь нельзя не принять во внимание и то, что на первом плане режиссерского замысла обеих постановок — создание действенных, органичных, наглядных композиционных связей между кукольно-предметным и живым планами. В “Пиковой даме” Томский танцует мазурку с Лизой — марионеткой в ладонь ростом; в спальню к Графине (Лариса Микулич) являются сразу три Германна (Александр Енджеевский, Дмитрий Гайдель, Виталий Леонов) и поют его оперную партию, по очереди и разом нависая над трепещущей кукольной старухой; на похоронах мы видим в отверстии белоснежного “погребального покрова”, с оборками и нашитыми сложенными ручками-аппликацией, лицо актрисы, которая издевательски подмигивает и шепчет кукольному (похожему не столько на Наполеона, сколько на Николая I) Германну: “Я пошутила! ”; затем ее “призрак” раскрывает секрет трех карт той же марионетке, трясущейся от страха под своей кукольной кроватью; бросающаяся в Зимнюю канавку Лиза (Лариса Микулич) зависает в воздухе — а милосердные руки артистов под арию из “Любовного напитка” Доницетти молниеносно извлекают из недр сцены венецианскую гондолу, в комплект к которой уже прилагается и тот самый “любезный молодой человек”, за которого ей суждено выйти замуж; сошедшего с ума Германна открытым приемом привязывают к крошечному креслу, стоящему посреди разбросанных на столе карт…»[129]