История безумия в Классическую эпоху

Фуко показывает историчность этого опыта, обрисовывая его глубокие отличия от представлений XVII–XVIII вв. Только подобное сравнение может заставить нас осознать, сколь не самоочевиден этот опыт. Фуко на основании обильного исторического материала показывает, что для людей XVII–XVIII вв. фактически не существовало эквивалента современного понятия психически больного. Существовало общее представление о неразумии, объединяющее все виды отклоняющегося поведения: бродяжничество, попрошайничество, венерические заболевания, колдовство, занятия алхимией и т. д. Не ощущалось необходимости разделить эту неопределенную массу девиантов на категории, приняв за основание деления причины деви-антного поведения. Так что можно сказать, что “психически больной” как определенная культурная реальность действительно есть продукт новейшего времени10.

Такой результат сам по себе чрезвычайно интересен. Однако у Фуко он подчинен конкретной сверхзадаче: показать историчность и недавнее происхождение представлений о субъекте и субъективности. Недаром последняя глава “Истории безумия” называется “Антропологический круг”. В ней Фуко показывает, что параллельно с формированием представлений о безумии и психической болезни идет формирование определенного представления о человеке. Согласно этому представлению, безумие есть отчуждение человека от его человеческой сущности и тем самым оно парадоксальным образом как раз и указывает на человеческую сущность, вскрывая истину о человеке, молчаливую, но всегда угрожающе присутствующую в тайниках каждого человеческого существа. Оно указывает на внутренний мир дурных инстинктов человека вообще, а не только человека безумного. Поведение психически больного несовместимо с общественными нормами и требованиями морали. Но оно есть проявление “дна”, темной глубины, присутствующей в каждом человеке. Поэтому с представлением о безумии неразрывно связана тема виновности человека. Такой образ человека питает, как подпочвенные воды, реки философских дискуссий об изначальной сущности здесь-бытия, о трансцендентальной структуре субъективности и пр. Из этого же круга антропологических представлений, как стремится показать Фуко, не выходит и психиатрия, хотя она и претендует на статус строго объективного и позитивного научного знания. В ней на свой манер разыгрывается тема виновности.

В том, как Фуко трактует антропологические аспекты представления о безумии, хочется особо выделить три момента. Он подчеркивает, во-первых, связь истины безумия с телом, а через безумие — связь с телом истины дурных инстинктов человека. Во-вторых, несовместимость этой истины тела с общественными нормами и моральными требованиями. В-третьих, тот факт, что излечение психически больного становится делом разума другого человека и что вообще истина человека — через посредство безумия и тела — становится объектом научного исследования и управления.

Эти темы получили дальнейшее развитие в последующих работах Фуко, прежде всего в книге “Надзирать и карать: рождение тюрьмы”11 и в первом томе “Истории сексуальности”, имеющем название “Воля к знанию”12. В этих трудах Фуко продолжает исследование генезиса современного человека. Его труд выливается в конце концов в грандиозную концепцию формирования современного общества, которое складывается в XIX в. как наследник эпохи Просвещения и буржуазных революций. Он показывает, что это общество отличается особой, ранее небывалой системой власти — “власть над живым как биологическим видом (bio-pouvoir)”. Такая власть функционирует как постоянно действующий и стремящийся к максимальной эффективности механизм всеобъемлющего контроля.

Новые технологии власти создавались постепенно и непреднамеренно сразу в разных сферах общественной жизни. Одной из важнейших технологий власти была “дисциплинарная власть”, или дисциплина, понятие о которой Фуко подробно развивает к книге “Надзирать и карать: рождение тюрьмы”.

Дисциплинарная власть, формирующаяся в XVIII в., начинается с перемещения индивидов в пространстве. Она требует замкнутого пространства, в котором действуют свои законы и правила: места “дисциплинарной монотонности”. Это работные дома для бродяг и нищих. Это колледжи: в области образования постепенно утверждается монастырская модель, и интернат рассматривается как наиболее совершенная форма образования и воспитания. Это казармы, которые тоже появляются в XVIII в.

В это же время мануфактуры начинают развиваться в большие замкнутые пространства с единообразным и весьма строгим режимом, становясь похожими на монастырь, крепость или закрытый город.