История Билли Морган

– Это нехорошо, что она так с нами поступила. Написала такое. Это не моя вина, что я не смогла… что я не ходила в школу. Моя мама была такой же, как я, Билли, она… некому ей было помочь, Билли, она была проституткой, здесь, на дороге. А что ей оставалось? Нас у нее было четверо: я, наш Стиви, да Рик с Тони. Отцов ни у кого не было, я ни одного не знала. Только мама да мы. Стиви и Рик померли уже, ты знала? Оба, да. А про Тони я много лет ничего не слыхала. Билли, я не хотела стать такой, я не хотела, ты знаешь; когда я была девочкой, я хотела стать певицей, как Дайана Росс,[58] я здорово пела и умела танцевать… Я репетировала, а потом пела маме и ребятам – «Любимую крошку», «Не торопи любовь» – все хиты… Мы выключали в комнате свет, и Тони светил фонарем, это у нас прожектор такой был; ой, мы тогда так смеялись…

Она улыбнулась, ее пальцы медленно двигались в такт песне, которая звучала у нее в голове. Затем она вздохнула, слеза медленно скатилась из уголка глаза в спутанные волосы.

– Я любила Терри, Билли, я не хотела, чтобы он ушел.

Я бы все сделала, чтобы только он остался, все, честно, но, может, он не любил меня так, как я его любила. Я не дурочка, я знаю, как это бывает, я просто хочу… мне уже нечего ждать, наверное, не знаю… Но Натти, ох, Билли, я так люблю его, он мой возлюбленный, мой ангел, он всё для меня, все… Неужели эти, из газеты, думают, что я его не люблю? Что я не хотела, чтоб он ходил в школу и нашел хорошую работу? Я хотела, хотела…

Она тяжело закашлялась, странным, резким кашлем, дрожь охватила ее, сотрясая все тело. Я приложила руку к ее лбу: лоб горел. Чахоточные пятна пылали у нее на щеках. Я мысленно сделала пометку – показать Джас врачу, как только смогу. И Мартышку тоже, его нужно проверить. И Натти. Черт побери, всех нас. Может, стоит просто нанять какой-нибудь дерьмовый автобус.

– Ш-ш, Джас, конечно, ты его любишь. Мы все знаем, что ты делала все возможное и это не твоя вина, не плачь, милая, не плачь…

– Мне ужасно плохо, я так устала… Билли, Билли… – Она внезапно схватила мою руку с удивительной силой для такого хрупкого существа. Ее рука была горячей и очень сухой.

– Что, милая? Что? Я здесь, не волнуйся.

– Билли, позаботься о Натти, позаботься о моем мальчике, обещай мне, ты ведь его Крестная Фея, помнишь? Когда он был маленьким. Помнишь? Обещай мне, Билли… Натти…

Ш-ш, успокойся, не волнуйся, я позабочусь о нем, ты же знаешь, разве я не заботилась о нем всегда? Успокойся, постарайся немного поспать, хорошо?

Ее огромные глаза уже закрылись, рот расслабился, Если присмотреться к этим жалким обломкам, можно разглядеть хихикающую двенадцатилетнюю девчонку, распевающую хиты «Мотаун»[59] для матери, ее братья дурачатся в сырой комнатушке, а Тони светит своим фонариком-прожектором, и Джасмин Перл поет, поет.

Я убрала квартиру – ну да, пришлось это сделать, пока она и Мартышка спали, каждый в своем укрытии, где их никто не мог тронуть. Я набросила тонкое, свалявшееся одеяло на нее и пару пальто на Мартышку и оставила у дивана большую пластиковую бутыль с водой и несколько банок с «Нутриментом». Признаков местной шайки и новой настенной живописи видно не было, но я все же осталась и бессмысленно смотрела телевизор в комнате Натти, убавив звук. Я растянулась на узкой, пропахшей им кровати, ощущая сладкий запах мужского тела, его нового лосьона, что-то от Калвина Кляйна, благоухающее синтетическими лимонами. Современный изысканный парфюм, созданный для веселых беззаботных молодых, живущих весело и беззаботно, казался шуткой, ароматической иронией.

Я все время пыталась дозвониться Натти, оставила шесть или семь сообщений на его автоответчике, отправила несколько CMC: «Натт, иди домой СИЮ МИНУТУ или позвони СРОЧНО!!! Б.М.». Я ждала звонка от него, да хоть от кого, честно говоря; но никто не звонил.

У меня в голове завывала Черная Собака, вой походил на гул металлического колокола в глубоком тоннеле среди полых холмов, могильных курганов кельтских королей; мое темное наследие. Сквозь грубый металлический лязг я слышала отзвук слов Джас: «Ты обещала, обещала позаботиться о моем мальчике…»

Я руками зажала уши и закусила губу, пока не почувствовала вкус крови, но ужасающее эхо в черепе не смолкало. Пожизненный приговор.

Пожизненный приговор.

Глава двадцать шестая