История блудного сына, рассказанная им самим

– Марк, некоторые, в том числе и мой отец – православный священник, а также боевики из «Русской партии» считают иудеев корнем всякого зла – ты сам об этом сказал минуту назад. Сами евреи, насколько я понимаю, считают себя богоизбранными – и каждый еврей вкладывает в это понятие свой смысл. Что ты сам скажешь про свой народ?

Марк задумался.

– Если честно, я с уверенностью могу утверждать только одно – мы евреи самый ненормальный народ.

– И? – я скрестил руки на груди.

– И? – вторил мне Марк, разведя руки в стороны. Каждого из нас Бог поставил на своё место в своё время и, наверное, стоит задать этот вопрос Ему, а не мне! А я лишь пыль на сапогах конвоя!.. Вот так-то, сынок!

Больше я с Марком на подобные темы не разговаривал. Иногда давал ему денег и перебрасывался парой фраз, но не сближался, держа этого опасного человека на дистанции. Видя моё нежелание переходить на иной уровень общения, Раскин от меня отстал…

…И наконец, мне бы хотелось написать в своём дневнике ещё об одном человеке, которого я бы хотел определить, как одного из самых искусных продавцов «опиума для народа».

Это бывший журналист Санкт-Петербугского телевидения… Много воды утекло с тех пор, но персонаж этот и доселе здравствует. Мне бы не хотелось, чтобы, посредством этой повести, он деанонимизировался в некоторых своих деяниях. Поэтому назову его просто Алексом.

Алекс был одним из первых журналистов на российском телевидении, который понял и всей душой впитал дух времени. Санкт-Петербург в этом отношении как бы брал реванш над Москвой за то, что последняя забрала себе почётное звание столицы нашей многострадальной империи.

Город двух революций на наших глазах рождал третью. Не знаю, как история сохранит наше время на своих скрижалях. Возможно, потомки будут рассуждать о нас, как о деятелях великой криминальной революции, а может, и как о преступниках. Если деятели буржуазной революции ратовали за развитую индустриальную державу; большевики – за победу рабочего класса во всём мире, – и этими идеалистическими целями они, хотя бы в некоторой мере, оправдывали кровь, которая лилась ручьём; – то мы проливали кровь только во имя собственной выгоды. Это была победа долго сдерживаемого хищного эгоизма.

Алекс несомненно был одним из ярких представителей новой революционной журналистики. Скажу больше, он совершил в ней бескровный переворот. Алекс одним из первых понял, что народу нужны зрелища. Спирта «Royal» и отечественного денатурата было достаточно, чтобы заменить народу хлеб; и те, у кого не хватало смелости и инициативы, чтобы рваться в элиту, сидели перед ящиком и пили спирт, закусывая сухарями. Они не пропускали ни одного выпуска программы, которую вёл Алекс.

Он задал толчок, инерция которого превратила отечественное телевидение из продукта агитпропа в гигантскую индустрию развлечений. Инопланетяне в программах Алекса соседствовали с каннибалами-гомосексуалистами, бандитские разборки с политическими скандалами петербургской мэрии. Большую половину сюжетов он стряпал, повинуясь какому-то тёмному вдохновению и давая полный размах своей извращённой фантазии.

Алекс был или, точнее, хотел казаться ближайшим духовным чадом покойного владыки Иоанна, митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского. Но в Церкви он не мог найти выход своей буйной энергии. Его фантазия, казалось, была вдохновлена инфернальными существами. Телезрители с дикой радостью смотрели на расчленёнку и каннибалов и смаковали откровения проституток и бомжей.

Церковь была для Алекса местом, где он хотел самоутвердиться в качестве «благодетеля отечества» и «борца за правду», оставаясь тем, кем он был – продавцом опиума для народа… Он не смог остаться на церковном корабле и сейчас проповедует самый вульгарный атеизм, раскаиваясь на публике, что когда-то был чадом Русской Православной Церкви.

Однажды я смотрел его программу вместе с отцом – это была одна из его «ярчайших работ». Я украдкой следил за реакцией отца, меня всегда забавляла его «черносотенская» реакция на некоторые феномены, порождённые современной Россией. Будь то хит Вадима Казаченко «Бог тебя накажет, даже если я прощу» или приватизация. Но тогда на его лице не дрогнул ни один мускул. Когда программа Алекса закончилась, он выключил телевизор и, обернувшись ко мне, произнёс фразу, которая врезалась мне в память: «Теперь пусть попробуют обвинить Церковь, что мы продаём опиум для народа…»

…Перечитывая свои дневники уже в эпоху победившего интернета, я со странным удовольствием наблюдаю, как изменилась социальная роль Церкви. В дореволюционный период, Церковь была единственной демократической структурой в России, объедняющей все классы нашего общества: поп молил Бога за народ и князей, князья защищали попов и народ, а народ кормил попов и князей. Эта формула работала в течение многих веков.