История блудного сына, рассказанная им самим

Если человек жил ненавистью к Богу и людям, то после смерти у него не будет ни Бога, ни людей, а только одна голая вселенская ненависть, сконцентрированная в бесконечно малой точке.

Потому что все величины, отличные от бесконечно малого, гниют в могиле.

Если человек всю жизнь молился, постился, слушал радио “ Радонеж ” и презирал тех, кто этого не делает – то за гробом у него уже не будет чем молиться (речевой аппарат сгнил в могиле вместе с речевым центром мозга), чем поститься (желудок сгнил в могиле), чем слушать радио “ Радонеж ” (уши сгнили в могиле, да и радио “ Радонеж ” не ловится). Останется одно только голое, освобождённое от подробностей, презрение – и скрежет зубовный. Зубы не гниют.

Бог смотрит на это и плачет.

Потому что Он ничего не может с этим поделать.

Потому что Его всемогущество кончается там, где начинается свобода человеческой воли.

Или представим себе, что ты находишься в пустой комнате с единственным источником света.

Если ты отворачиваешься от него – то ты не видишь ничего, кроме своей тени на стене. Это происходит не потому, что источник тебя “ наказывает ” – а потому, что ты сам от него отвернулся. Наука и религия! Оптика и этика.

Ада, как его малюют, вообще нет, он разрушен. На его месте – пустота и тьма.

Когда Христос умер на Кресте, он спустился во ад и засветил его, как фотопленку…»

…Моё сознание тогда было преисполнено чаянием, что нет никакого ада и в помине. А если он и есть, то это внутреннее состояние души, отвернувшейся от Бога своего и Творца. А все страхи и разочарования – лишь фантомы, как боль во время ломок. У меня часто и раньше возникали мысли, что природа любой боли – фантомна. Фантомы – это вампиры, задача которых подавить человеческий дух. Поэтому нельзя отчаиваться даже перед лицом Армаггедона и бесконечного одиночества. Личины тьмы отпадут, и наши лица кристаллизуются в лики. Главное потерпеть. Но вот что играет в нашу пользу – вампиры могут выпить только дурную кровь. Будучи порождениями тьмы, они высасывают из нас тёмную материю, оставляя радость и свет, что для них является ядом смертельным. Кто знает, о чём я, тот поймёт…

…В кармане у меня был грамм героина, другой, повинуясь какой-то неясной интуиции, я заныкал в квартире. Как только вспомнил о наркотике и о возможности уколоться в тамбуре или туалете, солнце моей радости подёрнулось облаками, свет скрылся и колёса поезда зазвучали весьма мрачно, они скрипели, скрежетали, а поля вокруг железнодорожного пути колыхались, как морские волны.

Я искоса поглядел на свою попутчицу – седовласую румяную старушку, которая не обращала на меня ровно никакого внимания. Разложив на столе хлеб, лук и варёные яйца, она уже была готова приступить к трапезе. Проводница принесла ей стакан чая в подстаканнике, положила рядом два куска сахара, и с некоторой тревогой посмотрела на меня. Можно было расценить её тревогу как нечто негативное, как страх, который внушал мой внешний вид, выдающий во мне бандита. Но мне тогда показалось, что во взгляде этой незнакомой женщины есть нечто тёплое, материнское. И её тревога – это печаль о сыне, который держит в кармане опасного чёртика, способного загнать тело в могилу, а душу – в преисподнюю: